Вид у Гермионы Грейнджер был диким. Судя по её одежде, этим вечером она выглядела совсем иначе и, возможно, даже приоделась для какого-то официального мероприятия. Дождь лился прямо на Гермиону, и её порванная мантия промокла от дождя. Волосы облепили её голову, а по лицу стекал макияж. На щеке виднелся порез, ещё один начинался на ключице и скрывался в складках мантии. На фоне бледности кожи и темноты за грейнджеровской спиной кровь казалось ярко-алой. Красная, красная кровь. Застыв в оцепенении, Драко наблюдал за тем, как она стекала по девичьей щеке и челюсти.
Грейнджер набросилась на него с оскорблениями. Припоминала то, кем он являлся раньше, то, кем никогда не был и не станет, пока Малфой смотрел на неё с обидой. Она орала на него, стоя посреди улицы, и Драко не сомневался, что если бы не ливень, вокруг бы уже собралась толпа зевак. Гермиону трясло — дрожали её тело, голос, а она сама выглядела столь же испуганной, сколь и сумасшедшей.
— Где они? — спросила она, когда Малфой отклеился от дверного проема и осторожно вышел из-под закрывавшего от дождя козырька.
— Кто?
Она опять повторила вопрос, стукнула Драко ладонями по плечам и всем своим весом толкнула его назад. Она толкала его снова и снова, пока Малфой не оказался под козырьком. Не скрылся от дождя, который будто градинами лупил по коже. Но Драко шагнул вперёд, промокая не меньше Гермионы — отяжелевшая одежда пристала к коже, а волосы облепили голову.
Устав от чужих взглядов, Малфой потянулся и попытался поймать её руки. Гермиона его оттолкнула, и краем глаза Драко заметил что-то красное; её скользкие запястья вывернулись из его захвата. Он опустил глаза, чувствуя, как капли воды лупят по его открытым ладоням, перепачканным кровью Грейнджер. В груди разлилась тяжесть, что-то сжалось, а потом распрямилось.
Стук, стук, стук, билось в своей клетке сердце, пульсировало шумом в ушах. Он смотрел, как разбавленная водой кровь стекала к запястьям вдоль линий на ладони, убегала сквозь пальцы, пока дождь не смыл её полностью.
— Где они! — выкрикнула Гермиона ему прямо в лицо, её собственное раскраснелось, вены на нём набухли, мышцы и кости отчётливо проступили под кожей сначала от гнева, потом от страха и наконец от отчаяния.
Малфой смог вновь сосредоточиться на происходящем и на ней — этой ненормальной, бесновавшейся перед его носом.
— О чём, мать твою, ты говоришь?
Она ударила его. Открытой ладонью по губам, обжигая холодную кожу. Почувствовав жжение, Драко шокированно уставился на Гермиону. Он высунул кончик языка и облизал открытую, с металлическим привкусом, ранку.
— Не лги мне! Твою мать, не лги мне! — давясь и плача, закричала она.
— Ты сбрендила!
— Ответь мне, где, — она билась в истерике.
— Не знаю! — заорал Драко в ответ, схватил Гермиону за плечи и встряхнул так сильно, как только смог.
Её влажная кожа легко выскальзывала из захвата, но Малфой продолжал сжимать пальцы, стараясь удержать Гермиону. Её голова замоталась из стороны в сторону, Грейнджер широко распахнула глаза и вцепилась руками в его рубашку, будто бы пытаясь устоять. Она откинулась назад, вытягивая шею, и приоткрыла губы, обнажая зубы. Гермиона издала странный звук; выдавила из себя такой крик, будто бы её горло перехватило, сдавило, сломало. «Н-ахахаха-а-ах», протянула Грейнджер, и её лицо исказилось так, словно это было самым болезненным, что она когда-либо делала.
Она обессилела. Её плечи выскользнули из его хватки, и, не выпуская из пальцев малфоевскую футболку, Гермиона рухнула на колени прямо на асфальт. Разжав кулаки, она закрыла руками голову — все её тело содрогалось от рыданий.
Однажды так сделала Панси. Её колени подогнулись, и она просто упала, заходясь перед Драко в девчачьей истерике. Но Грейнджер не Панси. Ни капли на неё не похожа. И Грейнджер не срывалась. Было неким правилом то, что она злилась или уходила. Гермиона никогда не плакала перед Драко, что бы тот ни натворил и ни сказал, что бы ни происходило. Так что пока дождь барабанил по его коже, заливая эту ночь, Малфой лишь очень долго всматривался в Грейнджер.
Он нагнулся, чтобы схватить Гермиону за руки, но та отшатнулась, будто Драко намеревался сделать что-то плохое.
— Грейнджер, хватит.
— Отвали.
— Идёт дождь. Тут холодно и ветрено. Шикарные условия для гипотермии. А мне совсем не хочется, чтобы ты умерла перед моей дверью и порушила мою безупречную репутацию, ясно? Так что поднимайся.
— Я же сказала, отвали! — выплюнула Гермиона. Она сидела, склонив голову, её голос звучал глухо от слёз, но Грейнджер хотя бы перестала заходиться в рыданиях.
— Я сказал, поднимайся, — он наклонился, стискивая ее, и почувствовал, как руки зарываются в мокрую мягкую ткань ее мантии.
Она протестующе фыркнула, безуспешно стараясь отпихнуть Малфоя, когда тот, поднатужившись и ворча, потянул её вверх.
— Отпусти!
Но он выпрямился прежде, чем она успела закончить предложение, и, потеряв опору, оступился.
— Чокнутая сучка.
— Я не чокнутая.