Sugar Water (ЛП)

Драко понял, что плачет. Его лицо было мокрым, а грудь сдавило — он едва сдерживался, чтобы не закричать от обуревающих его эмоций. Нахлынула боль — грудь, горло, всё тело. Он шипел сквозь зубы грязные ругательства и угрозы, снова и снова молотя руками по камню.

Он хотел столкнуть его. Топтать и крушить эту глыбу до тех пор, пока та не превратится в неопознаваемые куски камня. Разбитые на части, потерявшие смысл без складывающихся в предложения слов, без имен и дат. Бессмысленный и бесполезный, бестолковый раскрошившийся надгробный камень.

Вместо этого Драко вытянул руки и положил ладони на бока монумента, словно обнимал неприятного человека. Он прищурился, ощущая идущий от камня холод влажной от слёз щекой. Тот был таким ледяным, что в голове пролетела мысль — это мороз щиплет кожу. Его щека индевеет. Возможно, он уже примёрз к камню так же, как мокрая от снега перчатка прилипает к металлу. Или как примёрз языком тот глупый маггл после просмотра рождественского фильма. Его отец перевернётся в гробу, когда Драко начнёт паниковать, а его никто не услышит и не поможет. Кто знает, вдруг он уже крутится, ведь его сын, единственное физическое продолжение его самого на этой земле, рыдал над его громадным надгробием и беспокоился, не примёрзла ли щека.

— Прости меня, — прошептал Драко.

И снова повторил. Снова. Снова.

Он не знал, за что именно извиняется. Просит ли прощения у отца или у самого себя. Но ему было жаль. Так сильно жаль.

Под его ногами, в нескольких футах под землёй, лежал его отец. Холодный и бездыханный. Драко знал, как всё случилось, знал, что Люциуса взорвали, но эта смерть ему представлялась иначе. Он видел своего отца таким, каким тот был всегда. Он покоился там в темноте, бледный и утонченный, с закрытыми глазами и разметавшимися вокруг волосами. Сбоку лежала трость, а одежда была безукоризненна.

Драко не мог в это поверить. Не мог уяснить тот факт, что его отец там, внизу, потому что мёртв. Ушёл. Навсегда почил под землёй в этой тяжелой коробке.

У Драко вдруг перехватило дыхание, он сжал края камня руками, будто в попытках удержаться на ногах, грудь сдавило ещё сильнее. Он видел его там, внизу, потерянного для мира и для Драко. Ушедшего от него.

Смерть вовсе не была чем-то лёгким. Смерть — это самая трудная штука на свете.

Номер 3B, сегодняшний день

Его мантия упала на жёсткий стул, стоявший в жилой зоне номера и предназначавшийся скорее для демонстрации, нежели комфорта. Драко заметил, что такое утверждение справедливо для большинства вещей. И удивлялся, почему не замечал этого до Башни. Возможно, если ты до онемения отсиживаешь задницу на неудобных стульях с прямой спинкой и ни разу не пробуешь откинуться в продавленном под себя кресле, ты не знаешь, чего лишаешься.

Пиджак лёг поперёк небольшого столика, туда же Драко швырнул галстук, но почти не сомневался в том, что промазал. Запонки отправились на комод, Малфой нетерпеливо расстегнул пуговицы и избавился от рубашки. Ремень, брюки, нижнее белье и ботинки остались на полу; Драко прошёл по комнате и остановился возле окна.

В комнате было темно, разве что тусклый голубой свет лился на пол и на его тело, делая его бледным до синевы. Драко думал, что причина в луне, пока не заметил яркий шар, зависший рядом со зданием около его окна. Малфой прижал руку к стеклу, опустил на неё лоб и уставился на пролегающую внизу улицу. Не будь тут так высоко, он бы подумал дважды, прежде чем застыть перед окном полностью обнажённым, если не считать носков и награды, но разглядеть его здесь не мог никто. В данный момент он казался невидимкой. Не было ни репортеров, ни бывших однокурсников, ни нудных банкетов, ни ожиданий. Ничего, только он.

Номер был слишком вычурным. А ещё красивым и дорого обставленным — именно этого он бы ожидал и требовал раньше, но сейчас такая обстановка давила. Чопорная, просчитанная, безжизненная. Здесь было слишком много всего. Комната была заставлена так, словно её старались забить прелестными вещицами настолько плотно, насколько возможно — будто никому не пришла в голову мысль, что простота лучше. Простота — это так хорошо.

В мэноре всё было ещё хуже, в зависимости от комнаты, в которую попадаешь. По крайней мере, так было раньше. До Башни и даже тогда, когда он вернулся из Франции. Министерство растерзало дом, то ли что-то там выискивая, то ли руководствуясь облегчением, вылившимся в агрессию. Они добрались и до её комнаты. До комнаты его матери. Туда он заглянул сразу же, как вернулся, и, увидев её состояние, разозлился настолько, что лишь сильнее разгромил холл. Он занялся восстановлением комнаты в том виде, в котором её помнил, не задаваясь вопросами о цене за предметы, материалы или работу людей, которым платил за поиски. Имело значение только то, что эта комната вернётся к привычному для матери виду.