Сухих соцветий горький аромат

Марк сел в кресло, снял очки, закрыл глаза и сжал лоб пальцами.

— Прости, это было сказано сгоряча.

— Зато от чистого сердца.

— Давай забудем этот разговор.

— Думаешь, это возможно?

— Надеюсь.

Глава 31

Тёплый летний вечер. Косые солнечные лучи мягко ложатся на землю, разливаясь по траве каштаново-золотистыми бликами. Над головой умиротворяюще шелестят листья. Мы идём по тихой безлюдной улице какого-то незнакомого города. С обеих сторон улица обсажена высокими пирамидальными тополями. Они тянут свои узкие, вытянутые вверх кроны к заходящему солнцу. Лёгкий ветер дружески треплет их по макушке, то и дело переворачивая блестящие тёмно-зелёные листья на внутреннюю сторону, обнажая нежную белёсую пластину. На выщербленном, потрескавшемся асфальте копошатся и чирикают стайки неугомонных воробьёв. Они подлетают прямо к нашим ногам, поднимают вверх свои маленькие головки в атласных коричневых шапочках, с любопытством смотрят нам в глаза, а затем с неожиданной ловкостью взмывают к ветвям и прячутся в густой листве. Мы смеёмся, ищем их глазами и идём дальше. Под тонкой подошвой лёгких туфель ощущаются мелкие камни. Один из них попадает внутрь. Я опираюсь на шершавый ствол тополя, снимаю туфлю, вытряхиваю камень, поднимаю голову и вглядываюсь в светло-оливковую кору. Она кажется такой тёплой, что я прижимаю к ней ладонь, чтобы проверить так ли это. Откуда-то сверху мне на голову падает лист. Я вскидываю голову и вижу, как сквозь ветви сочится медовое солнце, оно заливает моё лицо духмяным, мягким теплом, и мне становится по-детски отрадно.

Возле большого, но уже, по всей видимости, давно заброшенного кирпичного дома с заколоченными неотёсанными досками окнами и высоким полуразвалившимся крыльцом Саша берт меня за руку. Я смотрю на него, он улыбается.

— Знаешь, как я счастлив?

— Нет, — смеюсь я и игриво мотаю головой.

— А вот как, — он подхватывает меня на руки и долго кружит, затем ставит на землю, мы смотрим друг на друга, в наших глазах отражается небо и мелкозубчатая тополиная листва. Я целую его в губы.

— Ты только мой, — шепчу я ему, — всегда будешь моим.

— Всегда.

Я снова целую его и улыбаюсь.

— А помнишь, как мы поехали в лес за грибами и чуть не заблудились.

— Да, — смеётся он, — ты тогда ужасно напугалась.

— Неправда, мы вдвоём были страшно напуганы.

— Нет-нет, я держался молодцом, — Саша улыбается своей такой знакомой беззастенчиво открытой улыбкой.

— Так и быть, напугана была только я. Помнишь, ты тогда пошутил, сказав, что нужно было бросать крошки, чтобы вернуться.

— Помню. А помнишь, ты предложила попрощаться на случай, если на нас нападёт дикий зверь, и мы не успеем сказать друг другу самого важного.

— Да, — смеюсь я, — это было так глупо, но в тот момент я говорила серьёзно.

— Давай попрощаемся сейчас.

— Зачем? Здесь на нас вряд ли нападёт дикий зверь.

— Этого нельзя знать наверняка, — улыбается Саша. — Я хочу сказать самое важное.

— Тогда просто скажи.

— Нет, нужно именно прощаться, тогда слова звучат весомее.

Я смеюсь.

— Раз ты так хочешь, давай.

— Нужно взяться за руки, — он берёт мои руки в свои большие ладони и смотрит в глаза, то телу разливается трепетная нежность. — Аня, для меня нет никого ближе, чем ты. Ты словно часть меня самого. Где бы мы ни были, как бы далеко друг от друга нас ни забрасывала жизнь, даже на расстоянии в тысячи километров, я уверен, что буду чувствовать тебя так же сильно, как чувствую сейчас. Ты моя единственная любовь. Я всегда буду тебя любить.

— И я.

Он целует меня чувственно, до дрожи.

— Прощай, — шепчут его губы прямо возле моих губ.

Открыв глаза, я резко подскочила на кровати. В комнате было темно. Из окна лился оранжевый свет уличного фонаря, в котором плавали огромные хлопья мокрого снега. Я взглянула на часы — 3.55. Осторожно, чтобы не разбудить Марка, я села на край кровати и посмотрела в окно. Подхватываемые ветром снежинки кружились возле лампочки фонаря, словно рой беспокойных мошек.

«Конец марта, а до сих пор идёт снег. Странная весна», — подумала я.

Посидев так ещё немного, я взглянула на спящего Марка. Его широкая обнаженная грудь мерно вздымалась и опускалась, спокойное лицо казалось холодным и почти чужим.

«Неужели он тот самый человек, по которому я сходила с ума долгие восемь лет, воспоминания о котором хранила с таким благоговейным трепетом? Неужели он тот самый человек, любовь к которому я пронесла бы через всю жизнь… если бы… Нет, это не он. Того человека никогда не существовало, кроме как в моём воображении».