Мама налила себе вина, вздохнула глубоко, тут же закашлялась, долго кашляла, положив руку на солнечное сплетение, сделала ещё глоток, поперхнулась, сглотнула и выдала, наконец:
− Маленький городок. Вы селитесь в гостинице. Там рядом поля. Футбольное, и ещё какое-то.
− Гандбольное и стадион.
− Ну вот видишь, ты всё знаешь лучше меня.
− Мам! Я только это и знаю.
− Так вот. Живёте в гостинице, ходите на карьер, купаетесь, ходите на это гандбольное поле − тренируетесь. Есть зал в спортивном центре, там играть можно, зал с кондиционерами. Это называется сборы, а не лагерь. Лагерь – это когда…
− Мам! Так давай туда поедем, в эту гостиницу, раз там и бассейн.
− Умничка! Ты моя умная девочка! Елена Валерьевна это и посоветовала. Я возьму отгулы. Мы поживём с тобой. А потом ты переселишься в забронированные Еленой Валерьевной номера.
− А тебя отпустят с работы?
− Если не отпустят по отгулам, на больничный сяду, справку у врача возьму. Слышишь, как кашляю? Дистрофия у меня лёгких. Они испугаются – им же тогда по больничному платить. Я этих отгулов добьюсь. Я ж без отпуска в летние месяцы года два, если не три. Да и зачем мне этот отпуск? Денег на отдых всё равно нет. На еду, на одёжку, на учебники и сборы родительскому комитету, поборы… − как обычно, выпивая, мама говорила всё несвязнее…
Глава седьмая. Дымные хроники
Гостиница плавно переходила в санаторий. Такое сплошное здание. Только санаторий – пятиэтажный, а гостиница – очень высокая. Кнопок в лифте – миллион. Они с мамой жили на пятом этаже. Хорошо, хоть на пятом, там в основном жили туристы, остановившиеся на одну ночь, хорошо, что не очень высоко. Марина боялась высоких этажей. Когда лежала с отравлением в больнице, она слушала по радио песню про крылья, там тоже девушка боялась высоких этажей…
Мама привыкла вставать рано, да и Марина тоже. Она часто утречком делала уроки, вечером после гандбола вообще голова не соображала. Приняли душ, спустились в буфет. Им выдали пять талонов на еду – входит в стоимость номера. Буфет похож на бар. Освещение тусклое, телевизор плоский во всю стену. По нему ток-шоу, которые целыми днями смотрит дома и бабушка. Буфетчица милая, Любовь Васильевна. И мама больше не пьёт. Марина последние дни в шок по вечерам приходила – она маму такой ещё никогда не видела. Мама вообще никогда раньше не пила.
В первый же день, когда они только расположились за столом, в буфет вошёл мужчина. Ещё не старый, высокий. Идеально отутюженная рубашка заправлена в брюки, но внешность… мда… это бред какой-то: глазки маленькие, лицо лоснящееся как масленичный блин, полное. А сам – не полный. И шея не толстая – отвратительный чел!
− Любовь Васильевна! – сказал надменно, прохаживаясь мимо столиков и сверкая глазами за стойку. – Почему у вас пахнет гарью? Что сгорело на кухне?
− Так, Тимофей Апполинарьевич! Так ведь, гарь – повсюду!
«Тимофей Апполинарьевич, − подумала Марина. – Какое ужасное вычурное имя».
− А кондиционер?
− Забился ещё в июне. Не фурычит.
− Так почему заявку не подали?
− Так подали, Тимофей Апполинарьевич. Секретарю на стол собственноручно положила. На кухне вытяжка хорошо работает. На кухне гарью почти не пахнет.
Мужчина прошёл за стойку, оттуда – на кухню.
− Странно, − послышался его голос. – Очень странно. Действительно – тут гарью не пахнет.
Лоснящийся человек с достоинством удалился. Марина долго ещё обдумывала, осмысливала его внешность…