Сухопутная улитка

Папа! Мы освоились. Вчера был густой дым. А в Москве вроде бы тучи ветер нагнал, и дождь. Мы с мамой даже стали жалеть, что уехали и у тебя денег попросили. Но сегодня в Москве опять – душегубка. По телеку показывают: люди все с мокрыми тряпками, носы зажимают. А старух в медицинских масках я и сама много видела, когда ещё в бассейн ходила. Вчера весь день с мамой гуляли по этому городку. Он как игрушечный, а его эмблема – мирный атом. Прикольный такой овал, много-много эллипсов, картинка три-де получается. У гостиницы – «памятник»: цилиндр из титана, какая-то уникальная турбина. Мы с мамой радуемся. У мамы на работе хотели всех распустить в отпуск, так народ не согласился: наоборот, перестали домой ходить, в офисе ночуют. Все – это мамина начальница и мамина коллега. У них ни кондиционеров дома, ни дач – как у тебя. Правда, дачи спасают не особо. Мне сообщение мальчик из нашего класса прислал, Валера Киселёв: дым везде. И у нас дым. Но тут хотя бы дышать можно. А дома мне уже плохо стало иногда становиться. Как я пишу? Тебе нравится? Я сама не верю, что это я так классно пишу».

Талоны, эти пять штук, кончились. И они теперь покупают еду за деньги. Мама – дорогой куриный шницель за 74 рубля. А Марине специально на заказ Любовь Васильевна отварила куриную грудку за 89. Любовь Васильевна совсем не похожа на буфетчицу. Она старая, за сорок, но симпатичная, высокая, и спокойная, даже не спокойная – покорная. Перед директором лебезила, старалась угодить, но напоказ лебезила – так же, как и Марина перед некоторыми учителями.

Директор опять заходил с утра, опять мучил про гарь.

− Я сама переволновалася, Тимофей Апполинарьевич.

− Дым повсюду, − директор обратился почему-то к Марининой маме, − повсюду, как проникающая радиация.

Директор гостиницы как-то странно улыбнулся, сквозь щёлочки глаз пробивалась растерянность, он запел:

«Но нету слонёнка в лесу у меня

Слонёнка весёлого нет»²

Эту потрясную песню про слонёнка, которого нет, Марина часто напевала в детстве. Песня и эпизод из мульта про то, как рыцарь вечно грохался с лошади, напоминало Марине всю её жизнь. У неё постоянно чего-нибудь не было. Селезёнки – это понятно, это уж навсегда, до смерти. Не было модных вещей, не было друзей, а потом не стало и папы. Несмотря ни на что, Марина была рада этому смогу: папа приехал к ним, папа дал денег, папа подарил дорогую записную книжку со специально состаренной обложкой. Марина обожала гладить и рассматривать эту обложку. Папа советовал Марине писать дневник. Папа порадовался и за успехи в бассейне.

− И почему, папа, меня раньше не водили в бассейн?

Папа пожал плечами и сказал:

− Сам не пойму. Не знали.

− Мариночка! У тебя же уши. – Мама без стеснения пересчитывала папины тысячные и пятисотенные купюры, как какая-нибудь торговка на рынке.

− У всех уши! – скривился папа, но тут же опомнился. − Действительно, уши у тебя болели часто. Визг такой ночами стоял!

Марина кивнула послушно. Она не помнила, что она визжала ночами, но раз папа говорит… Это хорошо, что он так говорит. Значит, не хочет с мамой ссориться. Папа от Марины глаз не отрывает. Всё чаще и чаще Марина ловит на себе такие взгляды взрослых мужчин. Один даже подсел к ней в метро. Она тут же, на весь вагон, сказала:

− Вообще-то мне тринадцать лет!

Мужик тут же ретировался…

У стойки буфета появилась очередь, нервный мужик торопил:

− Девушка! Можно побыстрее?

− Вода плохо идёт, − бормотала Любовь Васильевна, дрыгая ручку кофеварки.

Кофеварка была стационарная, огромная как космолёт.

− Да подождите! – стали уговаривать мужчину в очереди.

− Угарный газ не имеет ни цвета ни запаха! – заорал мужчина и вылетел из буфета.

− Вылетел на крыльях любви, − пошутил кто-то.

− Да у него в «люксе», кондиционер, − сказал кто-то.

− Товарищи! Кто ещё по талонам? – слышался голос Любови Васильевны.