Суховей. Воспоминания генетика

Она понимает, что я понимаю. Мы обслужены первоклассно. Не знаю, как насчет шахматистов, но Лева Абольников сказал, что в магазинах Одессы нельзя было в те дни достать ни капли спиртного. Лева был тогда студентом Ленинградского университета. Приехал навестить маму и бабушку и оказывал теперь нам гостеприимство. Одесса нашла гораздо лучший способ ограничить наплыв нежелательных посетителей и резервировать место для желательных, чем стулья, положенные вверх ножками. Но и стулья в этой сакраментальной позиции мы видели в Одессе. Ресторан «Маяк». Зовется он просто «Маяк», но всякий понимает, что это не просто маяк, а маяк будущей жизни, маяк социализма. Самого невинного вопроса бывает достаточно, чтобы начальство, если вам посчастливится случайно войти с ним в контакт, немедленно распорядилось предоставить вам столик. Только вопрос: «Кого ждете? Что за делегация?» — должен быть задан соответствующим тоном. Каким? Предоставляю воображению читателя. Вариантов много. Исключен один — тон личной заинтересованности в обеде. Предпочтителен тон человека, которому дают взятки, а не того, кто их дает.

Уж не помню, какой год. Гостиница аэродрома в Ташкенте. Мест нет. Можно вложить в паспорт пятерку и протянуть паспорт и пятерку администратору. Можно показать администратору диплом доктора наук, многие так делают, и, говорили мне, помогает. Я не применяла. Стою, жду. Подходит семья. Бабушка, мать, двое детей. Им надо провести на аэродроме двое суток. Администратор говорит им, что места предоставляются только тем, кто летит на следующий день или задержался по случаю нелетной погоды, либо по техническим причинам. Им надлежит искать ночлег в городе или пусть обратятся к начальнику аэропорта. Если он прикажет предоставить им место, он предоставит. Они всем скопом отправляются бывало на поиски начальника. Я останавливаю их. Им совсем не нужно идти всем вместе. Бабушка с детьми пусть у стенки постоят — сесть негде, аэродром битком набит, погода на редкость нелетная, — а молодая пусть идет к начальнику. И я пойду с ней и расскажу ему, чему была свидетелем. Им предоставляют место.

Приходит огромная казашка или узбечка, на спине несет мальчика лет десяти. И ей отказывают. Она кладет мальчика на пол и собирается идти хлопотать. Я предлагаю ей пойти вместо нее. Терпение администраторши — женщина это была — лопается. И казашке с мальчиком, и мне предоставлены места в гостинице. «Номеров нет, — злобно полурычит, полушипит администраторша, — займете койку в коридоре». Ну, этим меня не напугаешь. Оказывается, койка в коридоре — злобное преувеличение. Холлы гостиницы отгорожены от коридоров богатейшими занавесями. Не менее двадцати чистенько застеленных кроватей, никем не занятых, заполняют помещение, где мне предстоит провести ночь.

Но фортуна не переставая баловала меня в тот час. Когда я оформляла документы у дежурной по этажу, два летчика покидали гостиницу, и их номер предоставлен мне. Только легла — стук. Номер двухместный. Какая-то высокочиновная дама получила, видно, место. Однако за дверью раздается мужской, очень бодрый голос: «Открывай, старуха». После нескольких уточнений, оглашаемых через закрытую дверь, выясняется, что вторая кровать номера предоставлена не мужчине с бодрым голосом, а его жене. Я открываю дверь. Входят трое. Папа, мама и сын. Женщина больна, горло у нее болит, жар. В медпункт вокзала не пускают. Он уже как-нибудь, а они пусть лежат вместе. Он в коридоре посидит. «Дело не пойдет», — говорю я. Меня очень страшит перспектива провести ночь в непосредственной близости от человека, больного ангиной. Два раза укол пенициллина в горло спасал меня от верной смерти. Но и мальчику не следует спать в одной постели с больной матерью.

— Возьмите мальчика, — говорю я отцу, — и идите снова к администраторше. Пусть дает место. Скажите, что вы — мать-одиночка. Она заведомо не помнит, что уже дала мальчику место.

— Нет, мальчик вписан в билет к матери. И костюмчик на нем красный. Ничего не выйдет.

— А что, синего костюмчика нет в чемоданчике? Переодевайте. И давайте ваш билет. — Он дает, и я вписываю мальчика ему в билет. Они уходят и больше не возвращаются. Фортуна продолжала меня баловать. Я не заболела ангиной.

В гостинице аэродрома, где места предоставляются по предъявлении билета и паспорта, вы, в отличие от столовой, не можете изображать полнейшую личную незаинтересованность. Иначе — зачем вы здесь? Никто не верит, конечно, в ваш альтруизм. Вас принимают за кляузника или за подставное лицо, накапливающее по заданию какой-то там инспекции материальчик. Вы производите впечатление личности, с которой лучше не связываться. А огромная узбечка, та, что положила на пол у кассы мальчика лет десяти, по-видимому парализованного, и отправилась было в путь к начальнику вокзала за разрешением провести ночь в гостинице, такого великолепного впечатления не производит и произвести никак не может. Беда попасть в ее положение.