Суховей. Воспоминания генетика

Я говорила с Романовой один раз. «Воспитывать нужно народ, и для этого нужно прививать любовь к своим национальным героям, Мичурину и Лысенко, и пропагандировать их идеи о переделке природы». «Ведь ложью никого не воспитаешь — говорю, — наоборот ведь». «Да, что вы мне говорите, — отвечает, — будто я не знаю. Я сама ученица Карпеченко, только поделать ничего нельзя». Георгий Дмитриевич Карпеченко, прекрасный, будто пронизанный солнечным светом, Карпеченко был профессором ЛГУ, создателем плодовитого межродового капустно-редечного гибрида. Он был убит в тот же год, что и Н.И. Вавилов. И она была его ученицей! Я писала председателю Общества «Знание», главе Отдела науки ЦК, вице-президенту Академии наук СССР В.Н. Кириллину, прося защиты, посылала ему макулатуру, которая издавалась под видом медицинской генетики в то время. Не надо быть специалистом, чтобы убедиться в невежестве авторов, — писала я, — а великий знаток своего дела С.Н. Давиденков обречен на молчание. Сотни тысяч больных нуждаются в правильном диагнозе и в прогнозе наследования их болезней, помогите им, помогите их врачам. — Вотще. Я получала ответы от высоких чинов, помощников Кириллина, на красивых бланках. Обещали вызвать на заседание, но не вызвали ни разу. Хрущев пал, генетика воспряла. Канат, удерживающий дамоклов меч, сменился и стал толще. Я работала уже не первый год в Институте цитологии и генетики Академии наук СССР в Новосибирске, и мои коллеги-генетики, профессора Новосибирского Государственного университета, заведующие лабораториями моего института, писали рецензии и просили опубликовать брошюру. Вотще.

Я решила взять рукопись из редакции Общества «Знание» и сделала попытку опубликовать книжку в издательстве «Наука» Сибирского отделения Академии наук СССР. Преграда за преградой. В план издательства брошюра включена. Выброшена. Снова включена.

Семь лет прошло уже со времени ее написания. «Вы говорите — бестселлер, имя Давиденкова, сотни тысяч врачей. Да ведь мы не заинтересованы, — говорил мне директор издательства Фалалеев. — Если наши издания будут раскупаться, нам план увеличат — поймите».

Наступил уже 1968 год, и шансы мои опубликовать рукопись пали до нуля. Я оказалась в числе «подписантов», «подписчиков», как называли нас остряки в редакции одного научно-популярного журнала. 46 человек и я в их числе заступились за Гинзбурга и Галанского. Я вынуждена была покинуть Новосибирск. Рукопись из редакции я забрала.

В Ленинграде я обратилась к вдове ОН. Давиденкова за помощью. Врач-невропатолог, в прошлом аспирантка ОН. Давиденкова, она возглавила созданную им Лабораторию медицинской генетики. Тогда, или немного позже, она была избрана членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Дама партийная и весьма пробивная. Очень любезно она согласилась познакомиться с рукописью. И я вручила ей экземпляр. Мышеловка захлопнулась. «Вы в лагере антисоветчиков, вы клеветнические сведения на Запад передавали, — сказала она мне по телефону. — Я не могу допустить, чтобы доброе имя Давиденкова было запятнано соавторством с вами».

Ее телефон, может быть, и прослушивался, мой — нет, но она этого не знала. Я жила в коммунальной квартире и, думая о прослушивании, с удовольствием представляла себе магнитофонную запись: лапшу варила, на молоке, две кофточки перекрасила, не понравилось, снова буду перекрашивать, — все это крик без малейшего модулирования, и так часами.

Давиденкова мне так никогда и не вернула рукопись.

Она не ограничилась телефонным разговором. От нее самой я знаю, что она ходила к председателю Общества генетиков и селекционеров Борису Львовичу Астаурову и просила его воспрепятствовать печатанию брошюры. Он отказался. «Все, что писал Сергей Николаевич Давиденков, для нас драгоценно, и я буду способствовать изданию», — сказал он ей. Она сообщила мне это тогда, когда книжка вышла, следуя циническому принципу — победителей не судят. И разговором с Астауровым Давиденкова не ограничилась. Она написала брошюру для Общества «Знание» под тем же названием. И ее брошюра опубликована.

Но я уже и не надеялась опубликовать наш с Сергеем Николаевичем труд в издательстве «Знание». Брошюра превратилась в небольшую книжку, и размер ее не соответствовал уже размеру тех брошюр, которые выпускает Общество «Знание». Я пожаловалась одному знакомому на бедственную судьбу книжки. «Я вам записочку напишу к моему другу, он поможет, он имеет влияние в Ленинградском отделении издательства «Наука», — сказал он мне. «Не надо записочки. Ваш друг — он и мой друг», — говорю. И я позвонила ему. Мне просто в голову не приходило обратиться к нему. Он помог мне. Книжку взяли, включили в план издания и отправили в Москву в Редакционно-издательский совет Издательства АН СССР, и там она затерялась. Ее искали при мне, председатель мне ручку целовал, хотели найти, не могли. «Отправили, значит, в Ленинград», — говорят.