Суховей. Воспоминания генетика

В самой большой аудитории университета перед многосотенным наплывом слушателей Борис Львович Астауров рассказал о трагической судьбе основателя новой отрасли науки — экспериментальной популяционной генетики. Блистательно выступал Эфроимсон. Доклад он посвятил популяционной генетике психических заболеваний.

Я говорила об изменении частоты возникновения мутаций в популяциях дрозофилы и человека. Я уже знала, что и у мух, и у человека частоты мутаций имеют волны, подъемы и спады этих волн имеют глобальный характер, и на гребне волны каждого периода мутации повсеместно одни и те же. Каждый подъем мутабильности индивидуален. Гребни волн выносят на поверхность мирового океана времени всякий раз новые мутации. Какое значение имеют эти подъемы и спады в появлении новшеств для преобразования вида в геологическом времени? Они — причина пульсаций эволюционного процесса. Благодаря им эволюция непредсказуема. Она непредсказуема и закономерна. Не только изобретательство инженера и технолога диктуют законы эволюции. Сам процесс наследственной изменчивости имеет свои законы. Эволюция — номогенез. Но она в то же время и неогенез — порождение нового. Будущее человечества непредсказуемо. Заботу о благе будущих поколений следует ограничить охраной природы. Охранять надо прежде всего природу самого человека. Посмотрите, что остается в веках незыблемо прекрасным, входит в сокровищницу мировой культуры. Создатели прекрасного творили для своих современников, и все последующие поколения наслаждаются их творениями. Рим, Ленинград, Рига, Флоренция…

«Гении, сидящие здесь в зале, — обращалась я к присутствующим, — не навязывайте будущим поколениям ваши этические и эстетические каноны, творите для нас — ваших современников, и мы, и будущие поколения будем благодарны вам. Мир прекрасен своим разнообразием. Будущее непредсказуемо». Я рассказала о неравномерности исторического процесса, о периодах ускорения и замедления, о глобальных независимых вспышках человеческой активности, о которых говорят Тейяр де Шарден и Гумилев. Сессия юбилейная — полемики не полагается. Я не слышала сама, мне рассказывали, что квадратнолицые заправилы факультета с возмущением говорили о моем докладе. «Попадись она нам, мы пообломали бы ей рога», — так звучала заочная научная полемика.

Я не попалась им. Глупа-глупа, но что ждет меня в Горьком, я предвидела отлично и в пекло не совалась.

Финалы

После того, как я подписала вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым прошения об отмене смертной казни и об амнистии политзаключенным, мои шансы получить штатное место упали до нуля. Возможности печататься, преподавать, работать, не пребывая в штате, все сокращались и сокращались.

Меня часто спрашивают, много ли в Советском Союзе диссидентов. Явных мало. Тайных — множество. Деятельность тайных ограничивается жадным чтением произведений самиздата и помощью тем, кто уже попал на заметку карателей. Тонкие связи личных симпатий и тайного диссидентства, на которых держалась моя судьба, рвались и рвались.