Сукины дети

Он чувствует какое-то движение внутри, и с каждой секундой пустота поглощает его, Нисона затягивало в какую-то бездну, куда и провалилась Лина. Холодная снежинка вновь падает прям ему на лоб, и он перестает глазеть на могилу. Нисон быстро-быстро мотает головой, зажмуривается. Но ему уже никогда не удастся обрести покой в жизни, по крайней мере, не в этой. Он выдыхает, размыкает веки и вновь видит холмик промершей земли, где на кривом деревянном кресте, который был сколочен из простых двух досок.

Он умолял церковь похоронить её хотя бы на кладбище, но его никто не захотел слушать. Нисон уже просто не мог позволить, чтобы это вновь повторилось — от человека осталась только память. Отмахиваясь от его мольб, они тыкали то в небо, то на старую книжку библии, приговаривая, что хоронить самоубийц нужно как собак, за кладбищем, ведь так велел бог. На что Нисон всегда им отвечал: "Что же, насильникам, убийцам, педофилам и живодерам место на кладбище, а моей жене — нет?". И священники всегда кивали, усмехались и вновь злобно отзывались о смерти Лины, обвиняя её ещё и в детоубийстве. Единственным аргументом являлось то, что все вышеперечисленные могли попросить прощения у бога и умереть своей смертью, а Лина — нет.

Но Лина всю свою жизнь просила у бога одного — смысла. Так и не получила его, вместо этого она получила лишь ещё больше страданий и печаль. Так неужели её извинения услышал бы хоть кто-то. Нисон мучился от душевной боли, не находя согласия хотя бы на человеческие похороны на кладбище. Его жена была достойна большего, чем кусок земли за кладбищем, который никто и никогда не станет охранять. Он знал, что она бы ни за что в жизни не убила ребенка, знал, что сейчас ей так тяжело даже при условии, что она мертва. Но Нисон не мог ничего сделать, он был просто бессилен перед словом церкви. В поминках ему отказали, запретили отпевать и вообще вспоминать добрым словом жену. Словно Лина сделала самое большое зло человечеству, ей желали всего самого наихудшего в аду. Она стала в глазах священнослужителей хуже собак. Все эти дяди в черный одеяниях с большим крестом на груди, что называли себя батюшками, не могли поступить не по ветхой книжонке, а по-человечески. Разве, умерев в страшных муках, человек становится предателем бога? Нисону так никто и не ответил. Он даже не мог представить боль смерти Лины, он боялся умереть так же. Ведь его также похоронят вот тут, рядом с женой. Рядом с такими же бедолагами, которых загрызли собаки. И спустя пару лет он превратится в обычный кусок земли, а о нем даже никто и не вспомнит.

Но под землёй собаки тебя не тронут. Разве не люди в этом городе виноваты в том, что здесь столько собак? И всем всё равно на этих тварей, пока те их не покусают. Люди в этом городе были черствее куска хлеба, за который дерутся собаки. Укусы принимались за слабость.

Нисон тоже чувствует эту вину, чувствует тоску и одиночество… Эти пару минут того одиночества, которое испытывала Лина, показались ему страшнее ада. То было чувство не простого одиночества, когда было не с кем поговорить или не с кем разделить кровать. То было такое страшное чувство, которое никогда не хотелось испытывать — среди людей, среди близких и друзей, он чувствовал себя одиноким, отделившейся субстанцией. Во всём мире он был одиноким. И никто не сможет избавить его от этого одиночества.

Стоя у могилы жены, он чувствовал, как с каждой минутой сходит с ума от горя, страха и тоски. Девушка уже давно ушла, но Нисон стоял у деревянного креста, обдумывая всё, что произошло.

Где-то вдалеке слышит хруст снега. Он резко отворачивается, пытаясь найти источник звука. Никого нет.

Лина никогда его не простит — а ему это было необходимо. Нисону хотелось, чтобы она сказала ему, что он ни в чем не виноват. Но он был виноват.

Опять хруст. Нисон боязливо посмотрел в сторону леса. Он всматривается в быстрые ритмичные движения, и замечает стаю бешеных собак возле кладбища. Они стояли, глазея на Нисона. Наконец, он не выдерживает и падает на могилу, заходясь плачем. Так больно на душе ему не было ещё никогда.

— Собаки, — тихо шепчет Нисон, приглаживая землю. Как же ему хотелось обнять Лину, а не холодную могилу. Наверное, только в этот момент он и понял, что чувствовала Лина… Нет, всё-таки не понял. Никто кроме нее никогда не сможет понять, насколько это убило и раздавило её. Никогда.

А хруст снега, такой волнительный и противный, раздавался всё громче и громче.

…Собаки…

— Они теперь твои, — раздается голос где-то рядом. Голос Лины. Нисон оборачивается, крутит дрожащей головой в поиске источника звука.

Но видит лишь их.

Они приближаются теперь к нему. Ему уже не получится избегать, потому что их передала проклятьем Лина. Они теперь его. Собаки заберут Нисона рано или поздно. Лина своей смертью короновала его Сукиным сыном.