Суккуб

Это было мое четвертое задание, первое в Москве. Впервые я попросила рассказать историю целиком. Впервые я встретилась с человеком лично. Но об этом он тоже забудет. Мне просто было интересно. Иногда это на самом деле интересно. Их история. Их жизнь. Я не вижу чужих жизней за своей. А они – интересны.

Отирающий пот с лысины полный мужчина в деловом костюме – не совсем привычное зрелище для посетителей кофеен. На улице под тридцать. Мы сидим и болтаем. А потом я поднимаю взгляд на зашедшего в помещение мужчину и напрягаю спину.

Стоит ли убеждать себя, что я не хотела его видеть? Стоит ли врать себе, что Миша пришел в эту кофейню в этот день и час по своей воле? Когда долго и настойчиво о чем-то думаешь, оно сбывается. И для этого не нужно иметь какие-то особенные таланты.

Отфильтровав окружающие лица, Миша заметил меня практически мгновенно. Дернулся, но не сделал шага назад. Прошел к столику и остановил взгляд на официантке. Я вернула взгляд к своему объекту чистки. Сказала: хватит. По пунктам перечислила то, о чем он должен забыть. Попрощалась и поднялась.

– Миша, – остановилась за вторым стулом у его столика.

Он смотрел исподлобья, склонив голову набок. Положил ладони на столешницу. Развернул.

Я потупилась: хорошо, если он может держать чашку кофе. Это уже хорошо.

Он молча сидел и молча смотрел.

И я смотрела в ответ. Потому что если не он…

Я не знаю, понимал ли он. И не хочу знать. И я никогда не попрошу прощения, потому что это будет значить, что я признала и поверила, что это не он. А это не так.

Я смотрела на него и кусала губы. Сколько времени уже прошло? Ему принесли чай. Миша пил чай. С лимоном. Если в принципе пил чай…

Достав из сумки блокнот и ручку, я записала свой новый номер телефона. Рука дрожала. Обойдя стул, положила листок перед агентом.

– Что это? – засмеялся он зло. – Ты мне свидание хочешь назначить?

– Это на случай, если ты захочешь заняться моими делами. Вдруг.

Он снова засмеялся. Этот его смех… Он пугал.

– Что это на тебя нашло?

Он говорил так громко… Он привлекал внимание, по привычке создавая прецедент. Всегда. Это была его работа. Внимание, чем бы оно ни было вызвано – всегда внимание. Подойдя, я наклонилась к его уху.

– Я предпочитаю, чтобы мои дела вел человек, который меня ненавидит, – распрямилась. Правая ладонь сжималась и разжималась так, будто я собиралась его ударить. – Иногда, ненависть безопаснее любви.

Часть третья. ОБРАТНАЯ СТОРОНА

1. Июнь 2009 г.

Настало лето, но погода об этом еще не осведомлена.

Я начинаю осознавать, в чем увязаю с каждым днем, каждым вздохом, каждой мыслью. Пытаюсь принимать и обособляться, не впускать в душу грязь и боль, на которые приходится смотреть неожиданно открывшимися глазами. Но иногда не просто события или люди, иногда я сама не поддаюсь собственному влиянию. Сидя у телевизора, я ревела.

– Что с тобой? – Марк открыл входную дверь тихо, я не успела среагировать. – Не смотри это…

Вынув из моих пальцев пульт, он выключил телевизор. Присел на подлокотник кресла, обнял меня и прижал к себе.

– Что делает людей жестокими? – всхлипнула я. Это был риторический вопрос и Марк усмехнулся. Вариантов ответа был миллион, но он выбрал наш общий.

– Вспомни университет.

Отлепившись от его груди, я подняла лицо. Кажется, не нужно было продолжать. Я уже поняла, о чем речь, но Марк продолжил мысль дальше.

– Ты сделала несколько десятков человек жестокими по отношению к одному студенту. Намеренно или случайно ты это сделала – не столь важно, как сам факт.

– Хочешь сказать, что кто-то вроде меня делает это с людьми? Что этого нет в нашей природе? Что это чья-то злая воля?

– Намеренно или случайно. Но почему нет? Как один из вариантов…

Я не думала об этом. Никогда и в голову не могло прийти подобное: ожесточение выборочных личностей или масс методом, каким владеем мы. Чтобы кто-то из нас посмел пойти на это? Я замотала головой, прогоняя отвратительную мысль. Нет!

Вспомнились ночные конские бега и Галкин племянник с отцовским телефоном. Вспомнились сюжеты Discovery о людях, мучавших животных; наши программы под всевозможными красочными грифами: о нянечках, издевающихся над младенцами; о медсестрах, изливающих злобу на пациентах; о родителях, истязающих собственных детей; о многих и многом. Как будто ничего другого по телевизору и не идет. Я постоянно натыкаюсь на эти сюжеты. И не сдерживаюсь. Марк, если застает меня ревущей – ругается. А я думаю, почему вместо этих ужасов не крутить сюжеты, в которых возможно содействие зрителя? То же время, но кому-то станет легче. Тот же бюджет, а в душе совершенно иная боль. Вспомнилось абсолютное одиночество, осязаемое и обоняемое при первом взгляде на бабулек в домах престарелых. Вспомнилась жгучая, словно клеймо на сердце – радость ребят в детском доме.

– Ты давно дома? – спросил он, поднимаясь.