Суккуб

Я согласилась прогуляться по парку, продышаться, проветрить мысли. Мы брели медленно. Молча. Мимо проезжали велосипедисты: одиночки или вдвоем. На встречу неторопливо брели мамочки с детишками или такие же как и мы с Марком, пары. Даже когда кто-то проходил мимо, вокруг было тихо и спокойно. Будто ни что не могло потревожить этот маленький кусочек природы. Будто она со все понимающим пренебрежением показывала: вы исчезнете, а я останусь… Наблюдала и грустно вздыхала с высоты неба и крон. И становилось спокойнее. Когда тебя окружает что-то незыблемое, настоящее и отчаянно живое — всегда становится спокойнее. Парк… пруд… небо… даже земля под ногами, если она не закована в асфальт.

— Может, ты беременна? — Обернулся Марк с улыбкой.

— Нет. — Я покачала головой, тоже улыбнувшись. — Просто, тяжело как-то. Давит что-то.

— Отдохни. Сбеги от Миши на недельку.

Я удивленно обернулась. Ты же не сможешь сбежать вместе со мной. Даже если бы я могла, это предложение значило сбежать на недельку и от тебя.

— Нет. — Я снова отрицательно качала головой. Нет.

Мы шли.

— Ты же в этой каше варишься. — Тихо проговорила я в гравий под ногами. — Зачем такое крутить в прйм-тайм?

— Какое такое? — Не понял он.

— Эти истязания, извращения… Особенно сейчас, когда и так не сладко. Многим не сладко.

— Ох, Лидунь. Много причин. — Марк усмехнулся, ловя мою ладонь. — С одной стороны, когда все плохо, показать еще худшее зрелище — это и есть успокоить. Чужая беда всегда заставляет вздохнуть: слава богу, это случилось не со мной. С другой — это метод устыжения. Все же, кто-то может считать эти программы социальными. Ты знаешь, что это происходит и, возможно, не пройдешь мимо, став нечаянным свидетелем. Дальше — это отвлечение внимания. Эти ужастики уводят твои мысли от неудобных тем к вполне безопасным. Как-то надо отвлекать мысли многомиллионного населения от того, что происходит в стране. Ты только представь себе толпы сознательных граждан, задающихся вопросами «кто виноват» и «что делать»?

Я засмеялась.

— Много причин и способов не давать нам думать.

Подняв подбородок, я замерла в нерешительности.

— Давай уедем, Марк. — Предложила тихо, не глядя.

— Милая, я не могу сейчас.

Зябко поежившись, я кинула на мужа короткий взгляд.

— Ты не понял. Давай уедем из страны. Насовсем. Я не хочу здесь жить.

Марк не смотрел на меня, вытянув губы трубочкой. Я наблюдала за ним искоса, боясь посмотреть прямо.

Прямо в глаза своему малодушию.

Прямо в лицо своей слабости и страху.

Прямо и решительно. Не могла.

— Марк. — Позвала я, не выдерживая молчания.

— Мне показалось, это была просто идея. — Он обернулся, наконец, и все, чего я боялась увидеть, отразилось на его лице. — Неужели, ты могла обдумать это в одиночку и предложить на полном серьезе?

Я отвернулась, хмурясь. Стало мерзко и холодно. Деревья смеялись шумно и высокомерно. Опускающиеся сумерки давили на плечи неподъемной тяжестью. Так необходимо было почувствовать поддержку, его руки на плечах, его успокаивающую улыбку. Марк шел рядом, спрятав руки в карманы джинс и опустив лицо.

До машины мы дошли молча. За пятнадцать минут дороги домой единственной прозвучавшей фразой стало: «Наверное, дома нет хлеба». Закрыв глаза, я отвернулась к окну.

2

Сообщение пришло около четырех утра. Нащупав под подушкой коммуникатор, я приподнялась на локтях. Потревоженный сигналом, Марк на мгновение привстал, посмотрел на горящий экранчик, и перевернулся на другую сторону. Я же читала краткую информацию о моем следующем «клиенте». В конце описания личности имелась приписка: «Осторожно, он из бывших наших». В замешательстве открыла прикрепленную фотографию. На ней в анфас, чуть морщась на солнце и белозубо улыбаясь, был запечатлен пожилой мужчина. В волосах седина. Из расстегнутого на три пуговицы ворота красной рубашки видна загорелая грудь в кучерявом седом волосе.

Закрыв фотографию, я продолжила читать. На второй фразе брови поползли вверх. Поднявшись на четвереньки, я осторожно перебралась через Марка и пошла на кухню. Положив девайс на стол, включила чайник. Оперлась на столешницу у хлебницы. Проверила, на самом ли деле не было хлеба. Да, Марк оказался прав и предусмотрителен. Как всегда, впрочем. Обернувшись через плечо, покосилась на телефон. Казалось, он наблюдал за мной с тем же сомнением, что и я за ним. Я чувствовала неловкость, как если бы телефон был живым человеком. Отведя от него взгляд, обхватила себя за плечи и взглянула в окно. Раннее утро переливалось трелями птиц. Днем они так не слышны…

Чайник звякнул и выключился. Я размышляла над заданием, притаившимся в сообщении. Хотя, честнее сказать, я старалась очистить голову от мыслей о нем.

Достав чашку и банку с кофе, насыпала пару ложек. Посмотрела на телефон. Возможно, они ошиблись? Экран уже не светился. Коммуникатор лежал на том же месте, напоминая о себе ненавязчивым помигиванием зеленого огонька. Сжав правый кулак, я тихо опустила его на столешницу. Вернулась с чашкой к телефону. Налила кипятка, всыпала три ложки сахара.

Еще молоко…