Суккуб

Это было неделю назад. Тогда мои пальцы выпустили в мусорный бак пустую золотую карточку. Даже самая слабая из нас за неделю могла выстроить, организовать, обеспечить свое пребывание на собрании. Если она на него в принципе собиралась.

— Окей, девочки. Спасибо за ваше небезразличное отношение к нашему дому, коей является эта маленькая голубая планета. До следующей встречи.

Они поднимались. Я встала и отошла за лавку, пропуская. Вздрогнула от металлического лязга. Похоже, у осветителя свалилась стремянка. Так ему и надо… Я рассмеялась, подумав о том, что кому-то действительно мог надоесть резкий свет прожектора в лицо. Но мужик-то не виноват! Наверняка придумал это не он. Эх, девочки…

— Окей, милая. Давай поговорим. — Села старушка на предпоследнем ряду и положила ладони на спинку лавки. — Сразу предупреждаю, ты можешь отказаться. И сразу говорю — ты сейчас единственная среди нас, кто вообще может оказывать прямое влияние такой силы и скорости.

Я чуть улыбнулась. Быть единственной в своем роде в какой-то промежуток времени — не всегда хорошо. Быть единственной в своем роде в длительный промежуток времени — опасно и напряжно.

— Нам нужна чистильщица. Теперь — очень нужна.

— Что она делает?

— Заставляет забывать. Подчищает. Оберегает. Улаживает. Понимаешь?

Я засмеялась: Понимаю!

— Это не легкая работа. У мальчиков их трое. У нас уже шестьдесят лет как одна. И та умерла от старости…

Мда…

Старушка обернулась к своей сумке на лавке. Сложила очки на колени. Протянула ладонь. Я удивленно смотрела на SIM карту. Приняла, сжимая в кулаке.

— Можешь пользоваться и для личных целей тоже.

Я снова засмеялась.

— Если будут вопросы на первых парах, можешь позвонить мне. Я под номером один. Кстати… Ты хотела взять автограф, я помню. Она под номером два.

Я открыла рот.

— Не стесняйся. Будете поблизости, попьете кофе. — Она поднялась, оборачиваясь к кафедре. — Мы закончили! — И повторила это по-итальянски. От стен отлетело эхо мужского голоса. Она снова засмеялась, как в ту декабрьскую ночь, когда за дверями меня ждала Гриша.

Теперь же я осталась одна.

Остановите меня, просила я Аньку, Гришу, Марка… Но самым верным способом было останавливать самой. Это как научиться плавать, будучи брошенной в воду посреди озера. Это как перестать боятся высоты, прыгнув с парашютом.

Регулярно, ежедневно, намеренно останавливая кого-то, я помню о том, что я — лишь чистильщица.

14

28 апреля 2009 года.

На могиле было прибрано. Розовые и белые примулы празднично торчали из влажной земли. Бабушка оставила пару сорняков, и я благодарно полезла за вилкой. Она лежала там, за гранитной плитой, на которой я зеленым липким карандашом написала «мамочка». Тогда мне было двенадцать. Тогда мы поменяли надгробную плиту. Раньше на ней был лишь папа. Его не стало, когда мне было четыре. Я практически не помнила его. Лишь огромные руки и теплые карие глаза. Тогда для меня все было огромным. А его карие глаза смотрели на меня из зеркала и сейчас. Вот и все… Все что осталось.

Я взяла с собой вино. Блины принесет бабушка. Она сама сделает. Она всегда делает сама…

Сев на шаткую лавочку, уже пару десятков лет грозившую развалиться, но все еще держащуюся какими-то неведомыми силами, я вздохнула. Посмотрела на рюмку на могиле. Налила себе в пластиковый стаканчик и отпила.

Все слова, которые мы могли сказать друг другу — были сказаны. Разве нужны они вообще? Слова? Для любящих друг друга… Для нас?

Я плакала, размазывая то ли землю, то ли тушь по лицу.

Когда калитка скрипнула, подняла глаза.

— Бабуля. — Улыбнулась, вытирая нос. — Дедуля.

Бабуля не преминула посмеяться надо мной. Дедушка, как всегда, заготовил синий носовой платок в крупную клетку. Я была слишком предсказуема, пожалуй. Да.

Мы стареем и кровоточим. А еще мы ходим на могилы. И нет ничего более регулярного, чем это.

Это — моя жизнь.

Я вышла, чтобы они могли зайти. Бабушка положила два блинчика. Дедушка забрал у меня стаканчики. Когда показался Марк, я, даже, не удивилась. Нахмурилась, стараясь не заплакать. Повисла на шее, когда подошел.

— Ну, что же ты творишь, родная? Как так можно?

— Прости. Мне нужно было…

Мы стояли у ограды, наблюдая за бабушкой с дедом. Я боялась выпустить обнимающие руки. И боялась посмотреть в глаза.

— Ты похоронил Гришу?

— Да, на Бусиновском. Вернемся в Москву, свожу.

— Родственники были?

— Только сестра. Родителей не было. Мы с Валерой и два каких-то байкера.

Я опустила голову. Гришины родители не могли смириться. И даже я не имела права здесь что-то сделать.

Я не хотела знать, что с киллером. Не хотела знать, нашли ли заказчика. Не хотела узнать тем единственным и самым надежным методом, какой имела в распоряжении. Не хотела знать или, просто, не хотела думать. И не думала.

15

Лето 2007 года.

Мы сидели на маленьком стадионе, где вот-вот должен был начаться детский футбольный матч. Как Гриша уговорила меня, не представляю. Скорее всего, я была слишком уставшая для препираний. И слишком заинтригованная ее: познакомлю кое с кем.