Суккуб

Я слышала шум рядом с ним. То ли телевизор, то ли кто-то еще. У Миши не было жены, но была куча постоянно циркулирующих по постелям баб. Все, что он хотел сделать со мной, он делал с ними.

— Кто там, рядом с тобой? Избавься от нее.

Я услышала шум. Они ругались. Потом голос в трубке сказал:

— Есть.

— Найди ручку. — Сказала я тихо, закрывая глаза. — Пиши.

Он был в себе. И он снова делал то, что говорила я.

— Пиши… Я, Михаил Мамасович Миросян… какого ты там года рождения? В здравом уме и твердой памяти признаюсь в совершенном преступлении. Я нанял убийцу и заплатил за… — Я сглотнула. Гриша все же поменяла паспорт. Из глаз снова потекли слезы. — Смерть Григории Мироновы.

— Пиши дальше: Я не был убийцей. И я не могу это вынести. Простите…

О чем он думал?

— Возьми нож. — Я закрыла глаза, облокотившись щекой о край ванны. — По точилке… Твоей новой точилке для ножей… проведи три раза, как ты показывал, когда хвастался ее покупкой. — Я слышала, как Марк за дверью опустился на пол. Он все еще просил открыть… Просил не делать это. Кажется, он понимал. — Иди в ванную. Включи теплую воду. Не горячую. Теплую…

— Лида, не делай этого. — Голос Миши дрожал.

— Залезай в ванну.

— Лида, я все откачу. Все будет по-прежнему. Не делай этого. — Он плакал.

— Режь запястье с внутренней стороны.

Дверь подалась вперед. Марк встал. Я тут же поняла: ключи. Он пошел искать ключи.

— Лидонька, прости меня. Что хочешь проси. Не делай этого!

— Пили второе.

Дверь открылась. Марк встал в проходе. Я вытянула руку к унитазу и разжала пальцы. Коммуникатор булл ькнулся в воду, ударившись о стенку с тихим пластиковым звуком.

Марк молча стоял и молча смотрел.

Я смотрела на него.

Мы можем притянуть луну, но мы не можем вернуть прошлого…

— Не уходи. — Вырвалось у него из горла. — Теперь все будет хорошо. Без него основное дело закроют… С остальными мы разберемся.

Я поднялась. Полотенце осталось на полу. Пошла из ванной, аккуратно протискиваясь между Марком и косяком. Он обхватил меня, останавливая. Начал целовать плечи.

— Не убегай. Мы все вернем. Только ты и я.

Я опустила голову, жмурясь. Как же я люблю тебя…

Могла ли я представить себе когда-нибудь, что смогу так полюбить? Сжав его руку на своем плече, я вздохнула.

Отпусти.

11

Пока велось дело — любое, даже не уголовное — я не имела права уехать. Я дала подписку о невыезде.

Но какое это имело значение теперь? Даже, если никто и никогда не узнает о Дане, о Мише, их тени навсегда останутся маячить за моей спиной. И не важно, один или сотня. В этом деле значение имеет счет лишь от нуля до единицы…

Я думала об Италии всю дорогу в аэропорт. Но снимая деньги с карточки, смотря на свое мутное отражение в банкомате — передумала. Ни в какой другой стране мира нет столь огромных необитаемых просторов, как у нас. Ни одна страна мира не отличается такой поганой системой внутренних коммуникаций. И никакая другая земля не даст мне сил и времени, чтобы подумать.

Наконец, подумать…

Собрание Суккубата происходило в Соборе святого Петра по вторникам раз в три месяца. Я знала, что второе приглашение придет так же, как и первое. Но в какой из тринадцати вторников первой декады этого года мне желательно будет оказаться в Риме, я не знала. А мне очень нужен был совет… Я тонула в происходящем вокруг. Мне нужно было исчезнуть на день, на мгновение… Но исчезнуть вообще.

Сидя в машине у вокзала, я думала о Грише. Она просто была рядом. Она не влияла на меня. В своих планах я никогда не ориентировалась на нее. Но теперь все, что я делала до вчерашнего вечера, перестало иметь значение. Отбрехаться от всех тяжб, перестать мелькать на публике, свести на нет все внимание… Смогу ли я?

Я знала, Марк знал, Гриша знала — нет.

Я могла абстрагироваться от живой аудитории. Но лишить себя внимания тех, кто ежедневно, ежеминутно, ежесекундно смотрел на меня, думал обо мне, желал меня — я не могла.

Закрыв машину, я пошла к таксофонам. Купила карточку. На улице только брезжил рассвет, но вокруг бурлил и шумел народ. Объявляли о начале посадки, о завершении посадки. Насколько хватает взгляда: сплошное море сумок и лиц.

— Да. — Крикнул Марк на другом конце провода.

— Я не могла по-другому. Прости, пожалуйста. — Проговорила тихо. Он не мог меня не слышать. Взорвись в метре от нас по петарде, он не мог меня не слышать.

— Лида, где ты? Не убегай. Мы все решим. Вернись.

— Я вернусь. Позже.

— Ты усугубишь все. Не убегай. Лидонька, просто, вернись домой.

— Я не могу, Марк. — Я помолчала. — Помнишь, что я прошу, когда хожу во сне? — Я закрыла глаза.

Он молчал. Он помнил. Это была одна фраза. Всего одна. Всегда. Остановите меня. Остановите меня. Остановите меня.

Остановите, пока не вошла во вкус.

Остановите, пока что-то еще имеет значение.

Просто, остановите.

— Лида, нам нужно разобраться со всеми обвинениями. Своим побегом ты признаешь свою вину по всем делам. Вернись.

— Марк, я люблю тебя. Очень. Но мне нужно побыть одной. Прости.