Суккубус

– Двадцать лет я хранил эту тайну, – сказал Лаялс, прикуривая от истлевшей сигареты новую.

– Почему же сейчас решил нарушить молчание? – Левий оглядывался по сторонам, ища подтверждение услышанной истории.

– Потому что так хотел Рем. Потому что об этом меня предупреждал Старик…

Дени Маккейн. Если кого-то Лаялс и боялся в своей жизни, то этим кем-то был именно этот старик. Кто-то говорил, что до того, как перебраться в Калифорнию, он играл в чикагском джаз-бэнде, кто-то говорил, что был гангстером и сутенером, а кто-то даже уверял, что старик в молодости знал самого Альфонса Капоне и даже был его правой рукой. Одним словом, человек – история, человек – легенда. Властный, жесткий, решительный. Город по праву принадлежал ему, и, видит Бог, город был в надежных руках. Еще будучи мальчишкой, Лаялс мечтал, что когда-нибудь судьба сведет его с этим человеком и даст возможность пожать ему руку и испытать на себе этот твердый, решительный взгляд. Возможно, именно поэтому, он, после окончания института, принял решение устроиться в одну из дочерних строительных фирм Маккейнов, отклонив другие, более стоящие вакансии. Он работал, как проклятый, отдаваясь своей работе всецело, готовый сгореть сам, но сжечь все, что может встать у него на пути. Работа стала его страстью, его любовью, его самовыражением… Когда он получил приглашение на банкет в честь юбилея Старика, то, сняв все свои сбережения, заказал самый дорогой костюм, который можно было купить в городе. И еще женщина. Да. Ему нужна была женщина, которая привлекала бы к себе внимание своей красотой и неприступностью. Костюм и спутница – вот залог хорошего стиля. И еще немного удачи. А удача всегда сопутствовала Лаялсу. И вот он на банкете. Жмет Старику руку. Смотрит в его серые глаза. А кто-то подходит к ним и говорит, что он, Лаялс Кинсли, самый молодой и самый талантливый из всех юристов этого города.

– И чего ты хочешь, юное дарование? – спрашивает его старик.

– Как можно больше! – признается Лаялс.

– Боюсь, для этого одного желания мало. Нужно, по крайней мере, быть чертовски удачливым.

– А я чертовски удачлив, сэр.

– Вот как? И в чьих руках ты думаешь, сейчас твоя судьба?

– В ваших, сэр.

– Вот как? – И старик улыбается. Такая хитрая улыбка старого лиса. – Позволь дать тебе совет. – Он берет Лаялса под руку и выводит на веранду. – Когда-то давно я знал одного мальчишку. Негра. Он рожден был слугой и жил, как слуга. Без имени, без амбиций. И знаешь, о чем он больше всего мечтал?

– О свободе, сэр?

– Он мечтал, чтобы ему дали настоящее имя. Понимаешь? Не Сопля, не слуга, не черномазый. А имя. Просто имя.

– И что с ним стало, сэр?

– Он так его и не получил.

– Нужно было просить большего.

– Верно. Никогда не забывай об этом.

Спустя месяц Лаялс получил повышение. Спустя год возглавил юридический отдел головной организации "Маккейнс Билдинг Компани", а спустя два стал правой рукой самого Старика и его внука. Вот тогда-то и появилась та женщина. Высокая, властная, с длинными, как вороново крыло волосами и твердым взглядом. Женщина – буря. Женщина – шторм. Рядом с ней Лаялс ощущал себя крохотным рыболовецким судном, заплывшим слишком далеко, чтобы бросить вызов стихии. Джейкоб. Джейкоб Маккейн. Да. Это была опасная игра. Иногда, размышляя о своей внезапной страсти, Лаялс гадал, кому из Маккейнов принадлежит эта женщина: Старику, его внуку или же им обоим? И каждый раз ответ, приходивший в голову, был один – эта женщина не может никому принадлежать. И это был вызов. Вызов, который Лаялс не мог не принять…

– Ее звали Себила Леон, – сказал Лаялс, глядя на памятник Барбары Локидж, глядя на памятник женщины, которой никогда не существовало. – Хотя сомневаюсь, что это тоже было ее настоящее имя. Настоящая Себила Леон должна была быть, по меньшей мере, дряхлой старухой, а в этой женщине была жизнь. Лет тридцать, не больше. Ни морщин. Ни сомнений. Лишь только темные, горящие глаза, наполненные страстью…

– Не боишься, что Маккейны узнают о нас? – Себила. Обнаженная. Желанная. Она лежит поверх одеял и смотрит Лаялсу в глаза. Ее тело… О, этот проклятый исток Содома! Они не двигаются. Лишь только мышцы. Лишь только лоно. И это сводит Лаялса с ума. Он напряжен. Чувствует, как пот скатывается со лба, попадает в глаза, наполняет рот солью.

– Я не боюсь, – шепчет он. – Я ничего не боюсь. – Руки его дрожат от напряжения. Все его тело дрожит. Судорога сковывает мышцы. – Я хочу, чтобы ты принадлежала мне.

– Нет.

– Я хочу обладать тобой без остатка. – Голос его становится хриплым. Дыхание со свистом вырывается из легких.

– Это убьет тебя, – шепчет Себила, а ее лоно все сильнее и сильнее сжимает его член. Покоряет его. Превращает в раба.

– Чего ты хочешь? – хрипит Лаялс.

– Ребенка, – шепчет Себила.

– Я буду хорошим отцом.

– Этого недостаточно.

– Тогда что же?

– Сила.

– У меня есть сила.

– У Маккейнов ее больше.

– Я стану сильнее их.

– Не станешь. – Она позволяет ему кончить ей на грудь. Позволяет стать на это короткое мгновение ее господином. Теплые брызги попадают ей на лицо, стекают по шее. Ее темные глаза не мигая, смотрят на Лаялса, и Лаялс не знает, что его сводит с ума больше: этот оргазм, или эта минутная покорность. А потом он видит ненависть. Ненависть и презрение. И понимает, что эта женщина не принадлежит ему. Никогда не принадлежала и не будет принадлежать.

– Прости меня! – шепчет он, падая на ее грудь. – Умоляю, прости! – Его кожа скользит по ее коже. Сперма и пот. Он чувствует их на своих губах, на своем теле. И это напоминает кровь. Такую же теплую. Такую же терпкую и соленую. Океан крови, в котором он всего лишь хрупкое суденышко, а Себила – чудовищный шторм. И он тонет. Тонет в ее объятиях и поцелуях. И не может остановиться…

Сигарета обожгла Лаялсу пальцы.

– Я не думал, что Старик знает о моей связи с этой женщиной, но он знал. Всегда знал, старый лис! – Лаялс снова закурил, зашелся кашлем и плотнее запахнул плащ. – Он вызвал меня к себе в тот день, когда Джейкоб и Себила объявили о том, что ждут ребенка…