Суккубус

– Ты зашел слишком далеко, – сказал Старик, не отходя от окна. В его морщинистой руке дымилась сигарета. Синий табачный дым, поднимаясь к потолку, извивался в лучах калифорнийского солнца. Лаялс молчал. – И пути назад уже нет, сынок. – Старик обернулся. Желтое лицо. Темные, крошащиеся зубы. Глаза воспаленные, словно он не спал всю ночь. – Помнишь негритенка без имени? – спросил Старик.

– Помню, сэр.

– Так вот, сейчас ты – этот негритенок. – Старик затянулся, выпустил дым через изогнутый старостью нос…

– В тот день он рассказал мне свою историю. Страшную историю. – Лаялс посмотрел на дневник в руках Джордана. – Я слушал его, чувствуя, как мой переполнившийся мочевой пузырь готов вот-вот лопнуть, но клянусь, в тот момент я был готов скорее помочиться прямо в штаны, чем прервать Старика. Еще одна сигарета. Еще один неофициальный шаг к могиле…

– И вот теперь ты тоже стал частью этого. – Старик замолчал. В воцарившейся тишине было слышно, как потрескивает табак в дымящейся сигарете. – Закуривай, – предложил Старик.

– Я не курю, сэр.

– Я настаиваю…

– И это была еще одна его победа. Мы сидели друг против друга. Молча. Смакуя отборный табак. Как никогда близкие. Как никогда чужие. А потом старик сказал…

– Знаешь, о чем я мечтал всю свою жизнь?

– О свободе, сэр?

– Именно. – Он затушил сигарету и прикурил новую…

– Так я узнал о Реме. Так я узнал о мечтах Старика и о том, что мир намного больше, чем мы можем себе представить. Намного больше. – Лаялс закрыл глаза, вспоминая…

Глава третья

Болезнь забирала силы слишком быстро. Марджи. Цветущая, веселая, красивая, как орхидея. Она увяла меньше, чем за месяц. Сморщилась, подобно высушенному на солнце финику. Марджи Брендс…

– Тебе следовало позвонить ее дочери, – сказал Маккейн.

– Не хочу, чтобы она видела ее такой. – Билли стоял в дверях, наблюдая за предсмертной агонией супруги. – Черт возьми! Кто-нибудь дайте ей морфия! – заорал он врачам. Они смущенно опустили головы.

– Это ей уже не поможет, сэр.

– Черт! Но не мучиться же, как она…

– Билли. – Маккейн взял его под руку. – Пойдем. Скоро этот кошмар закончится. Обещаю.

– Чертовы лекари!

Они вышли в сад. Сухой ветер качал кипарисы.

– На вот, выпей. – Маккейн протянул ему стакан скотча.

– Я любил ее, Дени.

– Знаю.

– Думаешь, она была счастлива со мной?

– Думаю, да.

Спустя четверть часа к ним вышла Ивона и сказала, что Марджи умерла.

– Чертова жизнь, – сказала она, глядя куда-то вдаль. – Надеюсь, на том свете ей будет лучше, чем здесь.

– Не сравнивай ее с собой, Ив, – Маккейн закурил. – Она была не такая, как ты.

– Тебе-то откуда знать, какая я?! Билли?

– Да, Ив?

– Где ты хочешь похоронить ее?

– Не знаю. Разве это имеет значение?

– Для меня – да. Думаю, она должна лежать здесь. Как-никак, ее жизнь – часть нашей истории.

– Думаю, ей уже все равно.

– Значит, договорились?

– Делай, что хочешь, – она ушла.

– Только не понимаю, зачем ей это, – сказал Брендс, вглядываясь в кристально чистое небо.

– Хочет понять, что хоронят не ее.

– Странные вы оба, Дени. Я вот все смотрю на вас и не пойму: то ли вы любите, то ли ненавидите друг друга.

– По-моему, это одно и то же.

– Ты ошибаешься, Дени.

– Но плачешь ты. Подумай об этом.

* * *

Нина Брендс. Она стояла возле могилы матери и не чувствовала ничего. Все слезы были выплаканы. Все страсти улеглись. Она хотела заплакать. Хотела показать, что ей больно, но не могла. Бледное, ничего не выражающее лицо с веснушками вокруг носа.

– Нина, дорогая… – Голос матери неделю назад в телефонной трубке. Он выбил Нину из колеи. Заставил выплакать все слезы. Она хотела приехать. Прилететь из Нью-Джерси первым же рейсом. – Нет, Нина. Не нужно.

– О чем ты говоришь?!

– Запомни меня такой, какой я была.

– Я уже собираю вещи.

– Обещай, что не сделаешь этого.

– Но…

– Скоро все закончится, Нина. И не говори отцу, что я звонила тебе. Пусть это будет нашей маленькой тайной…