Суккубус

– Нет. Он… Мы… Мы делали это прежде. За день до этого.

– Значит, он не принуждал вас к сексу?

– Нет. То есть… Там был кто-то еще. Понимаете? Он хотел, чтобы я сделала это не только с ним.

– Вот как? И кто это был?

– Я не знаю. Я убежала.

– То есть Маккейн отпустил вас?

– Нет. Я вырвалась. Ударила его… – она попросила у Веста сигарету.

– Это все, мисс Ллойд?

– Нет, – ее взгляд стал каким-то заискивающим. – Я выбежала на улицу. Заблудилась. И… Я не знаю, что они мне дали, но это было ужасно!

– Они поймали вас?

– Не они, – она сжалась. Уменьшилась до неестественных размеров. – Тени.

– Что, простите?

– Тени. Мне, по крайней мере, так показалось.

* * *

Комната. Дальняя комната в конце темного коридора. Ночь. Поздний клиент одевается и бормочет какие-то оправдания. О своей жене. О своих детях.

– Избавь меня от этого, – говорит Керри. Выглядывает в коридор. Смотрит на далекую, закрытую дверь. Клиент кашляет за спиной. Просит позволить ему выйти. Идет, боясь прикоснуться к ней, словно она прокаженная.

– Пять минут назад ты засовывал в меня свой член, – напоминает Керри.

– Простите, – он опускает голову. Краснеет. – Мне, правда, очень неприятно.

– Знаешь что? – советует ему Керри. – Сделай в следующий раз это себе рукой – и совесть в порядке, и деньги на месте.

Он смотрит на нее щенячьими глазами. Уходит.

Тишина. Керри одевается. Ждет.

Анта. Вместе они подходят к закрытой двери. Подбирают ключ из связки, которую Керри стащила вечером у охранника.

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, – говорит Анта.

– Но мы же договорились…

– Я должна сделать это ради Ероси. Понимаешь? – она открывает дверь. Заходит. – По-моему, просто комната…

Керри бежит. Страх пронизывает позвоночник. Ужас. Она слышит, как он шлепает босыми ногами по лужам за ее спиной. Крик. Дикий крик. Он вырывается из горла. Разрывает утреннюю мглу, эхом барабаня о стены домов…

Рой. Керри бросается ему на шею. Бормочет что-то бессвязное.

– Все хорошо, – он гладит ее волосы. – Все хорошо…

* * *

Кевин. Тощая крыса схватила с его ладони кусок хлеба, отбежала на несколько шагов назад и съела.

– Что он делает? – Тэмми смотрела на Джесс. Смотрела на Ламию.

– Заводит друзей.

Крыса закончила с трапезой. Маленькие глазки вопросительно уставились на человека.

– Не уходи. Пожалуйста! – взмолился Кевин. – Нам есть о чем поговорить. Я рассказывал тебе о своей маме? О! Она пекла такие пироги с черникой, что просто пальчики оближешь… – Он смущенно посмотрел на крысу. – Ну, или лапки. У тебя есть имя, дружок? А? Нет-нет, у тебя должно быть имя. Я же должен тебя как-то называть, дружок. У всех моих друзей были имена. Понимаешь?

Тэмми отошла от окна. Старый, заброшенный дом пах гнилью.

– Зачем ты мучаешь его, Джесс?

– Я всего лишь хочу понять, – рассвет дробил тело суккуба. Преломлял его стройность. – Хочу, чтобы кто-то показал мне.

– Показал что?

– Что такое любовь. Что такое страсть. Я думала, что знаю. Всегда думала, что знаю. Но люди… Они очень странные. Понимаешь? Некоторым из них от тебя нужен секс. Некоторым любовь. А некоторым совсем ничего не нужно. Они не хотят тебя. И я не знаю, как это исправить. Совсем не знаю…

– Джесс?

– Да, Тэмми?

– Ты не думала о том, что иногда нужно уметь принимать вещи такими, какие они есть, – она вспомнила похороны. Вспомнила, как гроб с телом Джесс опустили в землю. – Иногда в нашей жизни происходит что-то, что мы не можем изменить. И как бы сильно мы не пытались исправить это, нам все равно не удастся убежать от правды. И люди… Некоторые люди… Которых мы любим. С которыми хотим быть рядом… Иногда они должны уйти, Джесс. И мы… Мы должны понять это и отпустить их.

* * *

Кларк. Биатрис поднимается с кровати, закуривает сигарету.

– Ничего. Бывает, – говорит она. Улыбка безобразит ее губы. Она достает кожаную плеть. Протягивает Кларку. – Можешь отхлестать меня, если это поможет тебе снова стать мужчиной.

– Я ничего не чувствую, – говорит ей Кларк. Он смотрит на плеть. Смотрит на голую Биатрис. Тело. У него есть имя. У него есть жизнь. Оно кровоточит, потеет, возбуждается и остывает. Возможно, когда-нибудь оно родит детей, обрастет жиром и станет чем-то тленным, разлагающимся, кормящим червей… Но сейчас оно полно страсти, чувств, желаний…

– Кларк?

– Да?

– Я хочу тебя.

Он забирает у нее сигарету, тушит о свою ладонь.

– Никаких чувств, – он смотрит ей в глаза. – Совсем ничего.

Она одевается. Он может придушить ее. Может порезать на куски и спустить в унитаз. Но голос… Тот голос, заставивший шлюху раскаяться… Он сильнее его. Ему не нужны мышцы. Не нужна сила. Он, как пророк, проникает глубже. В самую сущность. И слово его – кинжал. И мысли – рука возмездия.

– Я могу убить тебя, – говорит Кларк. Биатрис оборачивается. Он пробует на вкус ее взгляд.

– Ну, если это тебе поможет… – она улыбается. Чертова мышь, плоть которой он может разорвать на части, но никогда не доберется до ее души! И этот голос… Будь он проклят! Зачем он показал ему все это?! Зачем сделал его слабым?!