Сулажин

— Я использовал бы это обращение только в двух случаях… — Громов почесал бровь и слегка кивнул, удовлетворенно. — Это маленький тест. Вы не перевели взгляд на мой палец — значит, связь прочная.

— В каких двух случаях? — подогнала его я. Мне было интересно.

— Во-первых, нужно быть на «ты» с самим собой. И здесь — никакой дистанции. Абсолютное понимание, полная откровенность. Человек, обманывающийся на свой счет, обязательно свалится в яму.

— С собой — это понятно. А с кем еще?

— Со смертью, конечно.

Я помолчала, пытаясь вникнуть.

— То есть с жизнью надо быть на «вы», а со смертью — на «ты»?

— Именно так. Вы правильно поняли. Жизнь — штука коллективная, ее приходится делить со многими. А смерть — твоя и только твоя. — Глаза не улыбнулись, а рассмеялись. Никогда не знала, что глазами можно смеяться. — Видите, в данном случае, когда речь идет о смерти, трудно обойтись без местоимения второго лица в единственном числе. Жизнь у человека можно отобрать. Смерть отобрать нельзя, ее можно лишь отсрочить. Люди живут и ставят перед собой самые разнообразные цели, иногда достигают их, чаще — нет. Но есть цель, не достичь которой невозможно. Что бы вы ни делали, вы приближаетесь к ней с каждым мгновением. Успех гарантирован.

— Это вы про смерть. — Я вздохнула. — Звучит невесело.

— Почему же? — Громов, кажется, удивился. — Смерть гораздо лучше жизни. Только нужно как следует подготовиться. Умирать, когда не готов, страшно, а главное — вредно.

Я улыбнулась. Он все-таки шутит.

— Вредно?

— Сейчас расскажу про свою вторую смерть, и вы поймете. В первый раз сердце у меня остановилось ненадолго, я мало что успел разглядеть и запомнить. А второй раз я был мертв целых пять минут. Описать это ощущение почти невозможно, в нашей жизни нет ни таких слов, ни таких понятий, но все же попробую. Я почувствовал, что меня подбрасывает вверх, что я будто взлетаю, но что-то мешает моему полету, что-то тянет меня вниз. Как будто… как будто я выдрался из трясины, а ноги еще там… — Он защелкал пальцами, неподвижное лицо чуть тронула нетерпеливая гримаса. — Нет, не ноги, а скорее что-то постороннее, но в то же время моё… Очень трудно объяснить. Ну вот представьте тесные сапоги, густо облепленные грязью. Эта тяжесть мешает полету, и сбросить ее нельзя. И я понял, что скинуть грязные сапоги можно лишь на земле. Иначе мне лететь с ними дальше. Опоры-то нет.  И я решил вернуться. Не потому что здесь лучше, о нет! Но приставшую грязь проще и удобнее счищать при жизни, потом это будет намного трудней. Я не религиозен, но то, что я почувствовал по ту сторону жизни,  кажется, не противоречит ни одной из религий.

Нет, он был абсолютно серьезен. Я перестала улыбаться.

— Как же вам удалось оттуда вернуться? Я где-то читала, что без кровоснабжения клетки мозга невосстановимо разрушаются через несколько минут.

— У меня очень сильная воля. Когда-то я специально тренировал ее. Эта нематериальная субстанция плохо изучена наукой. Из практики известно, что воля способна опровергать законы физики. Очевидно, речь идет о каком-то особом, незарегистрированном виде энергии. Китайские даосы продлевали свою жизнь на несколько веков — до полного очищения души от «грязи». Индийские йоги преодолевают гравитацию и парят над землей.  Японские ниндзя умели убивать врагов бесконтактно, пучком направленного волевого излучения. Ближневосточные суфии исцеляли больного, забрав себе его недуг. Всё это — акты, превосходящие физиологические возможности человеческого организма. Я, пожалуй, не сумею вам объяснить, как мне удалось вернуться назад. Очень захотелось — и повернул. Врачи были потрясены, когда у меня вновь заработало сердце. Вы абсолютно правы насчет кровоснабжения мозга. Мне пророчили, что я никогда не выйду из комы. Но месяц спустя я очнулся. И помнил свое видение до малейших деталей. Очнувшись, я задумался над тем, как и зачем жить дальше. Ответ пришел быстро…

Громов на несколько секунд прикрыл веки, и я беспокойно шевельнулась — контакт прервался, мне его не хватало.

— Чтобы скинуть «грязные сапоги»? — догадалась я.

Он открыл глаза, улыбнулся ими, и всё снова стало хорошо.

— Да, чтобы очиститься и в следующий раз взлететь уже беспрепятственно. Дело в том, что у меня раньше была чрезвычайно грязная жизнь. Я ведь фанатик поставленной цели, а фанатики цели, как вы знаете, в смысле средств не чистоплюйничают. Я отправил на тот свет — такая у меня была служба — тридцать пять или, может быть, сорок человек. Видите, даже точно сказать не могу, сколько. Решил считать по максимуму: сорок.

— Господи, что же это у вас была за служба такая?!