Сулла бы одобрил

Саруман поморщился, но смолчал. Плохо, когда у нас воруют, а нам с оговорками можно, мы же в белых шляпах, в таком мире живем.

На большом экране в новостях ажиотаж о новом способе нанесения крема на лицо, жительница Урюпинска придумала и растиражировала его на всю страну, стала миллиардершей, теперь открыла свои школы по стране и начинает открывать отделения в других странах.

Лотерея была честнее, мелькнула у меня мысль. Тоже рассчитана на самых тупых и обездоленных, которым никак не выбраться из ямы, но как хочется, потому у каждого должен быть шанс, но лотерея сразу предупреждает, что у вас один шанс на миллион, а эти разводы с кремами и диетами прямо в глаза врут: делайте так, и станете красавцами и миллиардерами!

Я заменил все новости своей улыбающейся аватарой, сказал дежурное «Драсте».

Саруман поднял на меня взгляд, кивнул и спросил тяжелым голосом:

– Какой сейчас день?

– Исторический, – ответил за меня Фальстаф и пояснил со вздохом: – У нас теперь все дни исторические. Как и вообще усе. Тыщи веков смотрят с вершин этих пирамид!

– Я спрашиваю, – проворчал Саруман брезгливо, – понедельник или вторник?

Фальстаф подумал, что-то подсчитал на пальцах и сообщил с некоторой неуверенностью в голосе:

– Четверг… Вчера была среда, значит сегодня, кто бы подумал, четверг.

– Точно? – спросил Саруман с подозрением. – А почему снова четверг, а не пятница или суббота?.. Что за дурь такая, за средой всегда четверг?.. Почему такие странно повторяющиеся совпадения?

Фальстаф вздохнул.

– Меня тоже достает, – признался он. – Какая-то унылая предопределенность бытия, вот так и в Бога поверишь, и в хрустальный небосвод. Хотя бы раз после среды суббота! Жизнь заиграла бы новыми красками. Может, у Берлога иначе?.. Берлог, в твоем квантовом причинно-следственные связи тоже связи, что совсем неинтересно, или типа дымка от вейпа?.. Хорошо бы не тупо вперед на баррикады, как у нас постоянно, а взад, вбок или еще куда в Версаль, не при Сарумане будь сказано?

Я развел руками.

– Честно говоря, еще не погрузился так, чтобы булькнуло. То некогда, то страшно, то за вас, старых пней, беспокоюсь. Я же молодой и красивый, а с вами ни к бабам, ни в Красную Армию…

Саруман посмотрел с интересом, уточнил:

– А сам считаешь себя как? Ты же безобразный, как Господь Бог, это что-то накладает?.. Я вообще-то полагал, без фундамента инстинктов нет и мышления. А ты вроде бы не совсем калькулятор. Хотя сейчас и калькуляторы с джипити…

– Увы, – сказал я. – Все еще не разобрался, что оставил в прошлой жизни, но инстинкты, будь они неладны, прихватил почти все. По крайней мере, многое. Разве что атмосферу не загрязняю и туалетной бумагой не пользуюсь.

Он продолжал рассматривать меня так испытующе, что я спросил обеспокоено:

– Что-то не так?

Он вздохнул.

– Как говорится, хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Мы пять лет думали, как оцифруем мозг, а что потом… вот уж в наших жилах ни капли администраторской крови! Все опять наперекосяк, вбекрень да еще и вприсядку. Вместо плановых исследований сразу как рухнулись – в старпап влезли, наше ли дело?

– Оказалось, – возразил я, – наше. Можем копать, можем не копать.

Он нехотя кивнул.

– Да, как-то вот вписались в эту рыночную, хоть и боком. Но движение меритократов… это вообще мы или не мы затеяли?

– Не мы, – согласился я. – Эволюция в нашем не совсем светлом облике. Ее мощный зов. Мы лишь орудия истории. Тяжелые орудия, артиллерийские.

Он сказал сердито:

– А за тесты когда? Мы же такое великое дело совершили! Я как вспомню, так подпрыгну Это ты растерял все плавники и даже хвост, уже ничего не чувствуешь, но мы-то люди? А это обязывает к мохнатости!

Я хмыкнул, он ученый до мозга костей, но это «мы люди» произнес с такой горделивостью, словно существование в теле животного из костей и мяса делает неизмеримо выше тех, кто сумеет избавиться от атавизмов.

Что-то доказывать нет смысла, я цифровик, я выше, но этого не скажу, вслух заметил с сочувствием:

– Не мы, весь мир ускорился. Но я все-таки иногда с тревогой думаю, вся ли моя личность перешла в цифру? Не замечаете ли вы с Фальстафом чего-то во мне странного или не такого-сякого-всякого? Вдруг да что-то важное потерялось?

Он вздохнул и смолчал, а Фальстаф, всегда живой и бодрый, развел руками в полном беспомощности жесте.

– У нас нет контрольной копии! А так бы сравнили то, что перенеслось с тем, что осталось. Ты же занял почти все хранилище, а говорил, что не толстый!

Я пробормотал:

– Ну вот так и не узнаем, что потерялось.

– Девяносто процентов твоего сознания, – сказал он, – записалось в память компа без изменений, гарантирую. Остальное… даже не знаю, начинался ли распад твоей личности? Что-то могло и замылиться. Мы и так обесточили половину города! Наступало утро, народ вот-вот проснется и начнет потреблять электричество, как свиньи помои.

Я ощутил холодок во всем теле, да, это сохранилось, вижу, но что-то же потерялось, кроме моего богатейшего микробиома.