Сумасшедшая шахта

- Послушай, папочка! Во мне опять следователь заговорил. Ты как-то сказал мне что сын у тебя в Москве живет... Он, наверное, внешне очень на тебя похож?

- От пяток до макушки...

- И живет он с гримершей?

- Да... - насторожился я. - А ты это к чему?

- Это я к твоему алиби. Ты, злодей и подлец, не знаю, как, но убедил своего сына сыграть себя во дворе дома или еще где-то... Там, где не могли к нему вплотную подойти... На первом этаже живешь?

- Да...

- Так вот, он загримированный под сорок лет, а это достаточно просто, торчал в твоем окне, пока ты свою тещу убивал...

- Садись, пять с плюсом, - сказал я, стараясь казаться равнодушным. Слушай, девочка... А ты не боишься? Ведь ты можешь не только меня, но и моего сына под монастырь подвести?

- Размечтался... Под монастырь. Тут не кельей пахнет, а парашей... Но я тебя не выдам. Ты ведь мой папочка? Да?

- Не разболтаешь?

- Постараюсь.

- Смотри у меня!

- Сейчас я выйду на минутку, а когда вернусь ты мне все выложишь.

Ольга вернулась минут через десять.

- Ты знаешь, - сказала она, тревожно заглядывая мне в глаза, - в здании кроме нас и табельных сумасшедших еще кто-то есть... Когда я проходила мимо медпункта, услышала какие-то голоса - на Шуру кто-то бухтел женским голосом. И голос этот, кажется, принадлежал не Инессе... Но я не уверена... Елкин появился и я не смогла...

- Пить надо меньше... - рассеянно ответил я, все еще захваченный воспоминаниями.

- Ну, ладно, давай признавайся, - вздохнула Ольга, внимательно изучая глазами полупустую бутылку коньяка. - Как говорится, чистосердечное признание облегчает вину.

- Слушаюсь, товарищ гражданин начальник. В общем, после того, как я очутился на улице, очумел совсем. Сошел с рельсов. Кстати, о рельсах... Однажды пьяный приперся к Верке в Болшево... Надеялся на что-то... Но она холодно молчала.... И, в конце концов, я, совсем крыша поехала, сказал ей, что сейчас лягу на рельсы, благо Ярославка в тридцати метрах от дома. Она лишь улыбнулась чуть и плечами пожала... И видно было, что нравится ей сцена, нравиться, что из-за нее такое... А теща, Светлана Анатольевна, сказала презрительно: "Иди".

И пошел я пьяненький на рельсы. Первый поезд прошел по соседним путям... Охолодил меня стук колес, сердце задрожало. Я поднял голову, посмотрел в сторону дома - никого. В окно даже никто не смотрит. И я плюнул, пошел водку пить...

- Ну, ты даешь! Слабенький ты, папочка... Раскис совсем... Равнодушнее надо... Дай я тебя поцелую, мой бедненький.

И она прижала мою голову к своей груди и поцеловала в макушку. Когда я вновь посмотрел на нее, у меня в глазах стояли слезы.

- И по дороге домой я решил убить Светлану Анатольевну, - продолжил я. - Хоть и всегда был противником мести и прочитал десятки книг, в которых было написано, почему, доверяя господу, не надо мстить, книг, в которых живописались муки раскаяния... И графа Монте-Кристо всегда шестеркой считал. Но я испытывал такие муки, что трудно было вообразить большие. Спал по два часа в сутки, не ел ничего. Бродил по переполненному людьми городу в совершенном одиночестве и представлял себе до мельчайших подробностей каким прекрасным и справедливым будет мир без этого чудовища! Без этого беспринципного, подлого дьявола с божьим крестиком на шее! И если я этого не сделаю этого, мир лишится последней надежды на справедливость...

План созрел мгновенно. Сына не пришлось долго уговаривать. Он попросил лишь не впутывать в это дело его любовницу - он сам себя загримирует, кое-чему у нее научился. Мы рассчитали все до мельчайших подробностей - и его появления в окне, и его визит в полуглухой и подслеповатой соседке и многое другое.

И в час, когда теща бывала в доме одна, я пошел к ней. Она впустила меня без вопросов. И даже в полутьме прихожей я увидел в ее глазах мстительное удовлетворение и... любопытство. Ее тянуло ко мне, как к полю выигранного сражения. Или как к месту преступления, не знаю.

- Собственно, я ненадолго, - не выдержав ее взгляда, сказал я в сторону. - Я пришел... Я пришел...

- Убить меня!!?

- Да... - ответил я, не слыша себя сам, и пошел на кухню за ножом.

Когда я выбрал орудие убийства - это был большой разделочный нож - и вернулся с ним в гостиную, теща, напряженно выпрямившись, сидела в кресле. Все ее лицо было в красных пятнах. Глаза ее изменились - они потемнели и немного сузились

Я сел напротив в точно такое же кресло и попытался смотреть на нее, как на собственную ненужную вещь, которую надо неотлагательно снести к мусоропроводу. Но у меня не получилось. Наоборот, беспокойство вкралось в меня и медленно и верно начало разъедать мою решимость. Я чувствовал, что еще немного и я не смогу ее убить... Надо было сразу, еще в прихожей, ударить ее в живот кулаком, потом броситься на кухню за ножом и проткнуть им ее подлую грудь. Уловив, видимо, мои сомнения, теща смотрела на меня уже, я бы сказал, с толикой теплого ехидства.