Сумеречный город

Устройство казематов в Землях Эрхегорда по большей части остается неизменным со времен Ниалама, второго Венценосца из рода Эрхегорда.

Каждый каземат состоит из трех отдельных глотов: тюремного, где содержат преступников, пыточного, где их допрашивают, и сутяжного, где преступники встречаются с законниками, сутяжными приставами, свидетелями и другими людьми, имеющими отношение к их делу.

Тюремный глот в свою очередь делится на четыре яруса. На верхнем ярусе содержат знатных людей – им выделяют просторные камеры с удобствами, которые простому горожанину могли бы показаться роскошью. Второй ярус предназначен для разночинных гражданских преступников. Самый большой, третий ярус остается темным – без окон и освещения в камерах. Туда отправляют тех, кого ожидает разбирательство по «Красной главе» «Миарской правды», то есть убийцы, изменники, подстрекатели, поджигатели, осквернители и другие. Четвертый ярус предназначен для подготовки к переводу в пыточный глот.

«Собрание путевых заметок». Дафнар-младший из рода Ниноэла

– Гром, – на бегу проговорил я.

– Чего?

– Вы с Теном и Теором можете остаться здесь.

– Чего?!

– Не думаю, что еще будет шанс сюда спуститься. Скоро тут все перекроют. Кузни станут спасением избранных. Вы могли бы спрятаться где-нибудь в тоннеле. Или вообще вернуться в Подземелье.

– И что потом?

– Как что… жить. Если город зальют огненным свиром…

– Послушай, хангол, – не замедляя бег, процедил охотник, – не знаю, как там принято в курятнике, из которого ты вылез, а в наших Землях забраться в уютную могилку и стухнуть в ней задолго до смерти – не вариант. Никогда. Ни при каких условиях. Ты меня понял?

– Да я только…

– Вот и все. Я прав? – Громбакх бросил Тенуину.

Следопыт бежал впереди, возле Миалинты и Теора, и вопроса не услышал.

– Он считает, что я прав! – подытожил охотник.

Мы спешно поднимались по лестнице, а Громбакх, отдуваясь, все возмущался:

– Нет, ты правда подумал, что я соглашусь остаться в окружении каких-то знатных куриц с их канделябрами? Что я готов любоваться, как они возносят свои пышные зады на хрустальные ночные горшки?!

– Гром, забудь.

– Ха, забудь!

Мы пробежали первый, укрепленный резными колоннами пролет, но Громбакх не успокаивался:

– Я не знаю, чем мы поможем. Собственно, наверху от нас уже нет толка. Но сидеть тут! Пока рабочие кукуют, оттащить пару бочек с хмелем, подтибрить мешок, другой крупы, сгрузить все это в тягу и пустить ее до Подземелья? Ты думаешь, я так поступлю? Сниму там самую роскошную яму, подружусь с местными червями и стану пировать, пока тут хлещет огонь?

Я не отвечал. Просто бежал вверх по ступеням. Возможно, охотник вновь заговорил бы о моем предложении спрятаться внизу, но в коридоре, ведущем на первый горизонт, нас уже ждали.

Городская стража. Гвардейцы. При полном вооружении, с закрытыми плечами. Тускло отблескивали зазубренные наконечники арбалетных стрел, а по обнаженным мечам пробегали блики от настенных светильников. Первый ряд – прицельный. Стоит, опустившись на одно колено. Второй – боевой. Загорожен щитами, ощерен холодной сталью клинков. Третий – вспомогательный. Стоит в строевой стойке. Ждет указаний. Впереди – рингат отряда. Меч в ножнах. В левой руке – кожаный шлем с металлическими нащечниками. Правая рука лежит на гарде.

Когда мы остановились, сзади по коридору, от лестницы, донеслись тяжелые шаги и голоса. Нас окружили.

– Не стоит, – сухо кинул рингат, заметив, как Громбакх снимает со спины топор.

– Что это значит? – надменно спросила Миалинта и вновь удивила меня переменой тона, осанки, взгляда.

Только что она была разъяренной волчицей, опрометью бежавшей к лестнице, готовой рвать, грызть, убивать. Теперь ее движения приобрели чопорную плавность. И я не знал, какой Миалинта была на самом деле: улыбчивой и светлой, как на званом обеде, устремленной и беспощадной, как в тумане, беспокойной и печальной, как в Подземелье, или властной, как сейчас.

– Мне очень жаль, ваша светлость, но я действую по распоряжению наместника.