Сумеречный Сад

Одна загвоздка. Мой мозг выдал невероятную, фантастическую теорию, но она не работает.

Потому что ребенок Рехетре – мальчик.

Правда ведь?

Она сказала «мальчик»? Или я так решила?

Я вспоминаю все наши разговоры, но как можно отделить воспоминания и то, что было сказано на самом деле?

Любой отпрыск царя – угроза.

Это я точно помню. Неужели я подумала, что ребенок мужского пола только из-за упоминания о борьбе за престол?

Нет, она точно говорила он, мой, мальчик.

Я поворачиваюсь к Рехетре. Она еще спит сном одурманенных, свернувшись на подушках.

Ты девочка Э., так ведь?

Мы были так рады, когда вас ей передали.

Я должна выяснить. Прямо сейчас.

Багадур. Он движется, трясет головой, просыпаясь, ползком встает. Сверлит меня злым взглядом, как будто потому что я застала его не в лучшей форме.

Я подхожу поближе к нему, чтобы ни Рехетре, ни рабы не услышали, и шепчу:

– Ребенок. Похищенный ребенок Рехетре. Мальчик? Или девочка?

Он выдергивает руку из моих – я и не заметила, как схватилась за него.

– Ты еще осмеливаешься задавать мне вопросы? Ничтожество, льющее отраву в уши благословенной жены!

– Багадур, пожалуйста, я должна… Мальчик или девочка?

Его лицо наливается кровью, а глаза темнеют.

– Назвать меня по имени, будто ты член царской семьи?

Он заносит руку для удара.

Я отшатываюсь. Моя гордость еще не оправилась от утренней пощечины Садики.

Смотрю на Рехетре. Она наверняка мне ответит. За то недолгое время вместе мы, мне кажется, почти подружились.

Словно между нами… какая-то связь.

В горле пересохло. Ноги трясутся. Быть этого не может.

– Рехетре. – Я трясу ее руку. – Благословенная жена, пожалуйста, вы меня слышите?

Багадур тут же оказывается рядом, отпихивая меня от царицы.

– Оставь ее в покое!

Я падаю на спину, пытаясь смягчить падение, оперев руки на занозистую палубу.

Безумие. Никто не может ответить мне на такой простой вопрос.

Рабы.

Я по-крабьи отползаю подальше от Багадура, затем встаю на колени, поднимаюсь и подбегаю к первому гребцу.

– Ребенок Рехетре, – хриплю я, будто пересекла пустыню, чтобы задать свой вопрос. – Мальчик или девочка?

Глаза раба расширяются, он облизывает губы, не сбиваясь с ритма гребли. Затем смотрит на Багадура.

Сообразительный человек мне не ответит.

Я поворачиваюсь к следующему гребцу, но тот переводит взгляд на берег.

С трудом обуздываю свое отчаяние. Глубоко вдыхаю влажный воздух и пытаюсь замедлить биение сердца.

Если моя невозможная догадка верна, то она все еще будет верной, когда Рехетре проснется.

Я подожду. И узнаю.

Возвратившись на свое место у борта, заставляю мысли остановиться, замереть, не превращаться в невозможные, неправдоподобные фантазии.

Мы молча заканчиваем наше путешествие, проплываем мимо погребального храма и входим в гавань. Закат над пустыней раскрашивает пески в цвет пламени, и ковер цвета спелой хурмы простирается от темно-лазурного залива до самого дворца.

Рабы зажигают факелы у воды, спеша встретить прибывший корабль. Мальчик не старше лет десяти ныряет в воду, чтобы за сброшенный канат отвести лодку к каменной набережной.

Двое мужчин помогают Багадуру выбраться из лодки, поднимая его за локти. Он склоняется к одному из них, метнув на меня злобный взгляд, а затем исчезает в темноте за факелами.

Рехетре еще спит.

Но вскоре заботливые руки переносят ее в приготовленный паланкин, будто она не царица, а пациент.

Я сопровождаю ее в тихой поездке до дворца. Я следую за слугами, несущими Рехетре, по пустым нераскрашенным коридорам – скорее всего, мы зашли через задний вход в часть для прислуги – до ее спальни.

Склонив голову, молчу и не мешаюсь под ногами. Позволят ли мне остаться с ней до пробуждения?

Положив царицу на кровать и укрыв ее пушистой лисьей шкурой, рабы выходят из комнаты, кивнув мне, словно теперь забота о ней в моих руках.

Я ставлю стул рядом с кроватью, сажусь и стараюсь уловить на ее лице признаки пробуждения.

Ранний подъем, речная прогулка под палящим солнцем, дневной сон – в итоге я потеряла счет времени. За окном угасают последние лучи солнца, но какое сейчас время года? Как долго длится световой день?

Одно могу сказать точно: я голодная. Наш обед под открытым небом был давным-давно.

Но я не осмеливаюсь попросить кого-то принести мне поесть. Лучше остаться голодной, пока я не узнаю ответ на свой вопрос.

У стула нет спинки. Я сутулюсь, затем плечи устают.

Я сползаю с неудобного сиденья и устраиваюсь на полу, опираясь на деревянную фигуру льва в изголовье кровати царицы.

Время идет, в комнате темнеет. Сначала в тенях пропадают решетчатый стул и стол, уставленный косметикой, затем ковры на полу и скамеечка для ног у кровати, и вскоре я вижу только убывающую луну в окне.

Не испугается ли Рехетре, проснувшись в темной комнате, после того как заснула на корабле?

Я встаю у изножья кровати, давая ей время привыкнуть к моему присутствию.

Но она пробуждается медленно, и я шепчу ей, когда она еще не открыла глаза.

– Багадур?

– Нет, это я. Кепри.

Она пытается сесть, но руки ее не держат.