Сумерки

— Что случилось? — Кердеевич горько засмеялся, — что случилось, спрашиваешь? То-то и оно, кабы знать, что случилось; ей-богу, я сам всё это сотворивший, стою перед содеянным, точно пан перед иконой.

— Правда ли, что ты за девичью красу продал себя и будущее своего рода? Ведь твои дети станут латинянами.

— Хвала всевышнему, — прервал его Кердеевич, — детей, слава богу, видать, сам господь не хочет… разве что… Тут он махнул безнадёжно рукой.

— Ты продал себя, это правда, — закончил свою речь боярин из Рудников, — таких тут много и в Галитчине, и в Перемышльщине, и в Львовской земле. Но души ты им всё-таки не продал!..

— Думаешь, не продал? Продать не продал, но украли её у меня! За каждой моей мыслью, за каждым намерением или делом следят уши и глаза всего окружения единомышленников Офки. Не ведал я, что между женой и мужем может быть ещё третий. И порой чувствую в себе силы и желание расшибить железным кулаком всю эту крикливую свору сторожевых псов моей свободы. Кабы не Офка, а она либо заплачет, либо, того хуже, кинет в лицо: «Ты обещал почитать как святыню всё, к чему привязано моё сердце. Я люблю всех тех, кого ты убил, изранил или прогнал. Где твоя клятва, где обет, где слово Кердеевича?» Ты теперь, Микола, понимаешь, что моя душа не продана, а украдена?

Микола молчал, не зная, что ответить. Перед глазами, точно кровавые всполохи, проносились картины народной войны и гибели всех тех, кто стоит между Офкой и душою Грицька.

Громкий возглас из угла комнаты прервал на мгновение его мысли. «Ах, и восстание не поможет его другу! Будь он пустозвоном — дело иное. Если б оторвать его от шляхты, Грицько подчинил бы своей воле молодую жену. Но тогда загубила бы свою душу она, как губит сейчас свою он… А так… Нет, будь проклят тот, кто свяжется с врагом, даже в супружеской любви! Такой союз приневолит слабого духом хуже татарского аркана, а сильного сломит, как буря одинокий дуб!»

Погружённый в свои мысли, Микола не видел, как пан Бучадский высыпал из кошелька пригоршню талеров и положил их на стол перед шляхтичем, а тот, ухмыляясь, запрятал их в свою, привязанную к поясу, кожаную мошну.

— А теперь бери, пан Станислав, одну из моих лошадей и гони во весь опор в Каменец. Там мой брат и епископ Павел, они уж знают, как быть с этим Довгирдом, а мы сделаем тут всё, что надо! — закончил Михайло Бучадский.

Однако едва лишь умолк конский топот, как загремели выстрелы гакивниц. И тут же у постоялого двора забегали, закричали, поднялась брань. Шум приближался, становился всё громче. Вскоре в комнату вбежал слуга Кердеевича и крикнул:

— Какие-то люди ищут твою милость именем князя Несвижского!

Бучадский поднялся.

— Готовьте коней, оружие!

Кердеевич сорвался как ошпаренный с места. Вскочили боярин из Рудников и Андрий. А в корчму уже вбегали ратники: кто в шлемах, кто в шапках, одни со щитами, другие в кольчугах, все вооружённые мечами и саблями.

— Где Кердеевич? Давайте собачьего перевертня! Бей изменников! — кричали они. Не успел боярин Микола опомниться, как на Кердеевича посыпался град ударов. И вдруг в безучастных глазах «перевертня» вспыхнула искра ярости. Точно тростинка, засвистел тяжёлый меч, противники шарахнулись в стороны, и после минутной схватки у двери Кердеевич и Бучадский добрались до лошадей. Прибывшие ратники начали охоту у корчмы на вооружённых слуг обоих вельмож. Несколько минут раздавались душераздирающие крики и звон стали, потом только стоны, хрипенье раненых и дикий ликующий рёв победителей.

Но вот в дверях появилась высокая фигура какого-то рыцаря с окровавленным мечом в руке. За ним несли нескольких раненых. Увидев вошедшего, боярин Микола вложил меч в ножны и кинулся к нему.

— Князь! Что всё это значит? — спросил он.

Это был приближённый великого князя Витовта Олександр Нос.

IV

Князь Олександр не спешил с ответом. Он заглядывал раненым в глаза, снимал с пленников шлемы и шапки, видимо, искал кого-то и не мог найти. Боярин Микола догадался, в чём дело, и сказал:

— Ни Кердеевича, ни Бучадского тут нет, они пробились к дверям и удрали.

Только тогда молодой князь поднял на боярина глаза. И в тот же миг его грозное лицо просветлело.

— Так это ты, Микола? — крикнул он. — Какими судьбами? Откуда, куда? Как там старик, Мартуся?

— Живы-здоровы, как раз от них еду к старому Юрше с его племянником-сиротой.

— Юрша в Луцке! Там ждали шляхтичей к весне и даже раньше, а они тем временем захватили замки в Скалате и Червенгороде и вот теперь тут, в Смотриче. Если староста Довгирд не убережётся в Каменце, то и на него нападут врасплох.

— Что за люди с тобой?

— Околичные бояре и холопы, восставшие против панских, литовских порядков, которые стоят за своих князей и прежнюю свободу.

— Но ведь это измена!

— Конечно, измена, но, видимо, кто хоть раз столкнётся со шляхтой, тот поймёт, что именно в этом их сила. Давно уже угнездилась в их сердцах измена, каждый нанесённый рукою удар — удар Иуды, в каждом сказанном слове — вероломство! Однако прости, надо послать за Кердеевичем погоню и предостеречь Довгирда.