Сумерки божков

Он долго молчал. Берлога, с любопытством косясь на него, медленно натягивал на упругие ноги свои тонкотканые шелковые кальсоны.

— В ту ночь, — тихо и злобно заговорил Аристонов, — в ночь после «Крестьянской войны», когда вы надорвали мое сердце воплем своим в защиту нищих и голодных, когда вы бунтом наполнили душу мою, когда мой ум признал в вас любимого, старшего и начальника, — ну и вот после того как я с большого восторга в нутре озорство это свое мальчишеское проделал насчет стекол в «Обухе», — пошел я, Андрей Викторович, разгуляться в Бобков трактир… Вы, поди, о такой трущобе не слыхали?.. Только тем и хорош, что круглые сутки торгует, как часы движутся. Вся ночная сволочь, сколько есть в городе, сливается туда, как в помойную яму какую-нибудь.

Берлога, в это время одевавший штиблеты, вдруг разогнулся, оставив их незавязанными, оперся руками на колена и уставил на Аристонова внимательно выжидающие глаза, яркие на чуть побледневшем, с дрогнувшими щеками лице.

— В этом Бобковом трактире, — продолжал Сергей все с тою же ровною унылою злобою, — попал я на скандальную сцену-с. Машина играла «Камаринскую» — и совершенно пьяная женщина плясала на сдвинутых столах… Она была в ситцевых лохмотьях и в прюнелевых ботинках, настолько дырявых-с, что нога светилась…^[371] Это — в ноябре-то месяце! Я не вру-с…

Он поднял на Берлогу вызывающие, угрюмые глаза. Тот сидел бледный, но спокойный, точно слышал давно знакомую, старую сказку, которую сразу узнал по началу.

— Слушаю вас, слушаю… — сказал он до странности кротко, — так плясала на столах?.. Ну-с?

* * *

Это была странная встреча…

Вокруг пляшущей женщины толпилась, ревя и всячески пакостничая, компания самой беспардонной жулябии. Аристонов когда-то, в Питере, сам к «Гайде» принадлежал, «Рощу» всю знал поименно, с «линейцами» и «коломенцами» водился, но — рассмотрев очами сведущего человека хулиганье Бобкова трактира, — невольно нащупал неразлучный свой финский нож в кармане:

— Хороши!

В седом пару осклизлой трактирной духоты, в просинях папиросного дыма женщина металась над головами, как привидение, сплетенное из пестрых туманов. Она визжала, топала, ругалась… Благообразный сед муж за буфетною стойкою даже сконфузился несколько, увидев приближающегося Аристонова: он успел уже заявить себя в трактире как завсегдатай дневной, — чистый, солидный и денежный.

— На дворянской половине прикажете столик занять? Здесь — изволите видеть, какое у нас сегодня развеселье…

Аристонов выпил водки.

— Что мне одному на вашей дворянской — отшельника в пустыне, — что ли, — изображать?

— Помилуйте-с! — как бы уж и обиделся сед муж, — возможно ли-с? Лучшие в городе господские компании можете встретить.

Но Сергей уже наметил себе свободный столик — одинокий, маленький, в углу за машиною. Оттуда ему хорошо виден был весь мутный трактирный зал — каждый входящий и выходящий. Он любил быть так — будто сокол настороже. Ему нечего и некого было бояться: ни сыщиков, ни жуликов, но — такова уже была его привычка по любопытству и по опаске человека, имеющего частые приключения и до них охочего. Он заказал себе пива и антрекот… Женщина все еще плясала и безобразничала, высоко поднимая отрепанный подол платья, так что голые белые ноги сверкали до колен.

— Нанашка! Куда чулки девала? — кричали ей из-за стола.

— Это, братцы, ее гувернантка из пансиона в разгул не пускала, так она без чулков удрала.

— Из каких? — спросил Сергей полового.

Тот посмотрел с изумлением.

— Девка!

— Умник любимовский! Вижу, что не барыня. Спрашиваю: чужая или ваша, притрактирная?

— Никак нет-с… у нас не водится.

— Не ври! Где это видано, чтобы при подобной трущобе девки не ютились? Бутербродов без масла не делают. Впрочем, насчет этой — пожалуй, извини, твоя правда: если бы ваша была, не позволили бы ей подобным отрепьем заведение конфузить, велели бы чище себя держать.

— Ишь вы, какой приметливый! — одобрил половой, расставляя по столу бутылки, судок, прибор и тарелку с хлебом.

— В миру живем — на мир глядим… Стакан пива — пьешь?

— Покорно благодарим на ласке. Не потребляем-с.

— Не велят? Знаю! Ха-ха-ха!

— Такое наше занятие, что голова должна быть свежая. Только поутру в пять часов смена будет. Нельзя нашему брату мозги дурманить.

— Да, до пяти часов в аду вашем пробыть — это и без пива пьян будешь!

— Квасом отпиваемся. Квасу — потребляй, сколько хочешь. Буфетчик не претит… А «Нанашка» эта у нас — вы справедливо изволили рассудить, — с ветру. Надо думать, прибеглая какая-нибудь. По всей «вириятности» недавно в городу-с. Что-то мы подобной раньше не примечали. Появилась не больше, как ден семь или восемь. Прикажете позвать?

— Сам — целуйся, если нравится! Лахудра!.. Ей на будущей неделе — сто лет.

Половой почтительно улыбнулся.

— Понятно, товар не первой свежести… изрядно подержанный… Хорошие-то к нам сюда и не пойдут. Однако — иные господа одобряют, будто — оченно занимательна, чтобы компанию разделить… Потому что даже удивительно, как всякому разговору может соответствовать… анекдоты знает… Даже-с рискует по-французскому. Из образованных-с…