Сумерки человечества

Когда тебя избивают, а ты не можешь ответить, то постепенно начинаешь по-другому расставлять приоритеты. Вначале хочется ответить, вырваться, не смотря ни на какие путы и наручники. Пытаешься сносить удары без боли или отвечать ругательствами, но довольно быстро все это проходит. Наступает время тупого отчаяния, когда твоя воля постепенно прогибается под медленным и методичными напором. Избивают не для того, чтобы убить, а для того, чтобы было больно, чтобы ты почувствовал свою полную беспомощность и в слезах, захлебываясь собственными соплями и мольбами, умолял перестать, закончить эту пытку. Такие люди хотят тебя сломать, вырвать к чертовой бабушке тот стержень, что называется характером и превратить тебя в униженное существо, ползающее под ногами, над которым можно измываться и издеваться сколько захочется. Здесь нет смысла или логики, они даже не задают вопросы, а просто избивают, получая извращенное удовольствие от твоих стонов и криков боли, от крови, текущей из разбитой кожи. Иногда с ними приходит кто-то еще, спокойно стоит в сторонке, наблюдая, как привязанного к стальному стулу человека медленно превращают в свежий фарш, едва держащийся на костях.

Мысли о побеге улетучиваются почти сразу, буквально выбитые из головы пудовыми кулаками палачей, обещающими при лишнем движении просто сломать ноги. Эти маньяки настолько все продумали, что обещают в таком случае наложить гнутые шины, по которым кости должны неправильно срастись, и ты навсегда утратишь способность ходить. Иногда насильно вливают в глотку пару литров воды, после чего с силой бьют в живот, наблюдая, как тебя рвет пополам с кровью. Весь мир сокращается до размеров маленькой подвальной комнатки без окошек и с единственной железной дверью прямо напротив тебя, в которой даже сам воздух насквозь пропах кровью, а на полу остались уже не отмываемые пятна, впитавшиеся в цемент пола. Даже время перестает иметь значение, отмеряемое только приходами палачей в комнату и очередными избиениями. И каждый раз после их ухода все мысли настолько разболтаны и раскиданы по всей голове, что не хватает сил даже сделать еще одну пометку в сознании, отмеряя еще один промежуток времени.

Пару раз, когда у палачей было особенно хорошее настроение, они развлекали меня рассказами о том, что случилось после того, как меня поймали. Как перебили всех, кто пытался сбежать, как ломали ноги тем, кто пытался сдаться, и бросали их мертвецам, как кричали раненные, когда их привязывали к осям ехавшего по бездорожью джипа. Никто не смог уйти, кроме меня. Да и мою нынешнюю жизнь сложно было назвать спасением. Часто, особенно в те моменты, когда палачи в очередной раз проверяли на прочность мои кости, я даже завидовал уже убитым, тому, что уже успели отмучаться. И все же я не сдавался. Где-то в глубине меня глухо, в так ударам сердца колотилась единственная мысль, придававшая хоть какой-то смысл моему существованию. Измотанный побоями, в глубине души я твердил единственную фразу «я выживу», повторяя ее до бесконечности, сливая в один простой звук, но никогда не забывая. Когда меня избивали, когда мычали и пытали, когда просто вымещали на мне злобу, я, глядя в глаза мучителю, повторял про себя эту фразу. Как костыль калеке, эта фраза не давала мне упасть.

Наконец, видимо, решив, что я достаточно измотан, чтобы выбросить белый флаг, меня навести гости несколько более высокого ранга, чем мои обычные мучители. В тот день или ночь, меня это не очень волновало, дверь в очередной раз скрипнула и медленно открылась. Первыми вошли в комнату уже набившие одним только своим видом мне оскомину палачи, в своих забрызганных кровью, в том числе и моей, некогда белых футболках и заношенных до лакового блеска спортивных штанах. Оба вперили в меня уже знакомый взгляд, которым разглядывает мясник подготовленную на убой свинью, но вместо того, чтобы в очередной раз приступить к привычной уже экзекуции, встали по обе стороны от двери, сложив жилистые руки на груди, будто пытаясь спрятать оббитые костяшки пальцев.