Решившись, я сполз с кровати и приземлившись на пол, оглядел обстановку. Помещение было бедным и обставлено совсем в спартанском стиле. Голый цементный потолок, с давно облупившейся побелкой, крашенные желтой, уже выцветшей, краской стены, заканчивающие в районе пола безобразным плинтусом, пересохшим и местами отошедшим от стены. Пол тоже не радовал, представляя собой великолепный образец древнего паркета, крашенного уродливой, похожей по цвету на результат детского испуга, краской, въевшейся настолько сильно, что между деревяшками не оставалось ни единой трещинки. Кровать стояла в углу комнаты, слева от нее было окно со старой деревянной рамой и грязными, давно не мытыми стеклами, в одном месте даже заклеенном скотчем. По другую сторону окна был шкаф, сейчас распахнутый настежь и абсолютно пустой, если не считать одиноко висящей вешалки. Рядом с ним, уже ближе к двери, стоял простой деревянный стул с затертым до дыр сидением, некогда зеленого цвета. А вот напротив меня оказался письменный столик, тоже попавший сюда словно из далекого прошлого. Старая, лакированная советская деревяшка, старше меня раз в два, если не больше. Сейчас на столешнице был только пустой граненый стакан и такой же пустой керамический графин.
Встав, не без помощи кровати, на которую опирался, я медленно, вдоль стенки, придерживаясь за нее на каждом шагу, подошел к двери и подергал за ручку. Естественно, она оказалась запертой. Не настолько мне еще доверяли, чтобы оставлять без присмотра. Чувствуя, что сейчас упаду, тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. В животе было пусто, повисло неприятное чувство истощения и вялость мышц. В горле стоял комок, и хотелось тошнить, но ни один из рвотных спазмов не подходил. Вкупе с головной болью, похожей на то, будто кто-то нацепил тебе на голову тиски и медленно их скручивает, давя все сильнее и сильнее, можно было сказать, что чувствовал я себя препаршиво. Вспомнив, чем мне еще предстоит заниматься, не выдержал и застонал. Никакие телесные муки не могут сравниться с муками душевными. И осознание того факта, что ты, получается, сменил сторону в идущей сейчас борьбе, со стороны выглядевшей вообще как предательство, окончательно добивало. Я понимал, что меня буквально вываляли в грязи, размазали по асфальту и вытерли мною пол, после чего уже предложили спасительную соломинку, за которую любой схватился бы не раздумывая, но…
Какое именно «но», я еще не мог представить, под этим словом, можно сказать, описывалось то чувство «кошки на душе скребут», которое мучило сильнее всего. Заставили, замучили и вырвали признание изо рта, не дав иного шанса. Сволочи…
Живот скрутило, но боль разу же ушла, как я понял, из-за чего она возникла. Холодная, как лед, ненависть к этим бездушным людям, решившим, все возможно ради удовлетворения их собственных желаний, появившаяся в душе, и была причиной боли. Я даже нашел в себе силы засмеяться. Подумать только, избитый как половая тряпка, сижу за запертой дверью и занимаюсь только тем, что злюсь до нервных судорог. Ничего не скажешь, чрезвычайно важное занятие.
За дверью послышались шаги и невнятный разговор каких-то людей, слова которого полностью искажались толстой дверью. Короткий диалог, состоявший, похоже, всего из пары фраз, закончился тем, что в двери моей комнаты повернулся ключ. Попытавшись подняться, чтобы достойно встретить гостя, я, вместо этого, зацепился за ножку стула и чуть не перевернул его, а сам упал на колени.
Успев подняться, прежде чем войдут, я сел обратно на кровать, с трудом удерживая равновесие без посторонней опоры.
Когда дверь открылась, я заметил вооруженного автоматом охранника, стерегущего мою дверь. Один он, или у него есть напарник, стоящий по другую сторону, разглядеть не успел, когда открывшуюся щель между дверью и косяком закрыло тело слуги, несущего в руках довольно объемного вида сверток. Сразу, как он вошел, дверь грубо захлопнули, ударив его по спине. Чуть не выронив сверток, слуга испуганно обернулся, но увидел только равнодушное дерево двери, с уже более спокойным видом подошел ко мне и положил сверток рядом со мной.
– Здравствуйте, молодой господин, – сказал он, согнувшись в низком поклоне, – я пришел к вам от имени своего хозяина, приказавшего передать вам эти вещи и пожелавшего сообщить, что желает видеть вас, как только вы наберете достаточно сил, чтобы передвигаться без посторонней помощи.