Но стать на такую реалистическую позицію послѣ всей поднятой идеологической бури, послѣ того, какъ въ нее вовлекли массы, послѣ того, какъ себя этимъ вовлеченіемъ связали, связали провозглашеніями и обѣщаніями, — было разумѣется невозможно. И тѣмъ менѣе это было возможно, что въ средѣ побѣдителей былъ непосредственный защитникъ спеціально этой идеологіи, для кого она въ значительной степени стала нѣкіимъ суррогатомъ реальнаго интереса. По-видимому, возможно такъ различить важнѣйшія роли, что Франція въ лицѣ Клемансо стояла на позиціи опредѣленно реалистической, готовая отбросить весь нанесенный войной словесный хламъ — ради отстаиванія и обезпеченія своихъ жизненныхъ интересовъ. Въ этомъ сказывалась не только историческая политическая культура, унаслѣдованная отъ великаго прошлаго, сказывалась и жизненная неизбѣжность; ибо изъ числа великихъ державъ побѣдительницъ другія собственно достигли главнаго уже фактомъ побѣды (Америка), разгрома Германіи (Англія); дальнѣйшее движеніе ихъ исторіи тѣмъ самымъ уходило на иные, міровые пути, къ колоніямъ, къ Тихому океану, къ борьбѣ за міровые источники топлива, сырья, за міровые рынки, къ внутреннимъ задачамъ хозяйственнаго и соціальнаго порядка. Одна Франція оставалась и на будущее связанной въ своей судьбѣ съ судьбой побѣжденныхъ. Въ другомъ мѣстѣ я вернусь къ разсмотрѣнію тѣхъ послѣдствій, которыя отсюда проистекли; здѣсь достаточно отмѣтить, что это вызвало уже и при заключеніи мира отношеніе трезвое и реалистическое. Трагедія Франціи заключалась однако въ томъ что эта трезвость пришла слишкомъ поздно; что для того, чтобы быть спасительной, она должна была уже дѣйствовать и въ военное время, опрередѣляя самое его протеченіе. Впрочемъ не то, чтобы тамъ Францію оставила трезвость и отчетливая сознательность самосохраненія великаго народа, поставленнаго передъ лицомъ великихъ опасностей. Все это оставалось у нея, но все это оказалось своеобразно устарѣвшимъ, осуществляемымъ психикой въ перспективѣ минувшаго, а не настоящаго, обращеннымъ вспять, а не впереди; все это происходило въ перспективѣ внутри европейскихъ военнополитическихъ отношеній былого, а не міровыхъ экономико-государственныхъ связей настоящаго. При господствѣ Клемансо, этого блестящаго представителя французской политической мысли и государ-ственнаго самосохраненія прошлаго, Кайо сидѣлъ въ тюрьмѣ, а изъ за рубежа протестовалъ Ролланъ, подобно Клемансо представитель изжитой эпохи, хотя и другого устремленія, протестовалъ во имя общегуманитарной идеи, а не во имя заново созидавшейся культурно государственной дѣйствительности. И потому позиція Франціи реалистическая и жизненная, преслѣдовавшая ея самосохраненіе, оказалась неспособной его осуществить, привела къ ея дальнѣйшему подрыву[6]
.