Сумерки Европы

Двѣ черты опредѣлили такимъ образомъ характеръ заключеннаго мира, — то, что онъ былъ предопредѣленъ инерціей войны, и то, что эта инерція была двоякой — силовой и идейной, дѣлъ и словъ. Каждая была разрушительной, но особенно разрушительнымъ оказалось ихъ сочетаніе; и потому именно, что идеи не были подлиннымъ выраженіемъ силового напряженія войны, его отблескомъ или опредѣлителемъ, а были только его орудіемъ, предназначеннымъ функціонально захватить и увлечь людей, служили лишь возбужденію и обольщенію. И поэтому, когда пришлось нѣчто строить, то идейная задача оказалась внѣ всякаго соотвѣтствія съ реальной; реальная была разрушительна своимъ силовымъ напряженіемъ, идейная — своимъ фантастическимъ устремленіемъ. Сочетаніе же ихъ привело къ новымъ послѣдствіямъ внутренней необоснованной случайности и внѣшняго еле прикрытаго лицемѣрія. Обоснована и послѣдовательна была точка зрѣнія военнаго реализма, Клемансо; прямолинейна была и позиція Вильсона. Первая, будучи проведена до конца, привела бы къ гибельнымъ послѣдствіямъ, но эти послѣдствія, быть можетъ, сохранили бы опредѣленный смыслъ для побѣдителей. Это было бы отреченіемъ отъ лозунговъ и обѣщаній, но отреченіемъ явнымъ и въ нѣкоторомъ смыслѣ очистительнымъ. Обманная идейность потерпѣла бы крушеніе, но это было бы крушеніе ея обманчивости, а потому — не капитуляціей самой идейности. Это было бы оглушительнымъ проваломъ обмана, а не предѣльнымъ гніеніемъ идеи.

Могло бы произойти и другое — послѣдовательное примѣненіе военныхъ лозунговъ, слѣпое прямолинейное ихъ осуществленіе. И здѣсь выяснилась бы ихъ неосуществимость и разрушительность; но и здѣсь еще оставалась бы нѣкая — хотя бы сумасбродная — значительность обманувшейся, но самодовлѣющей духовности, нѣкій урокъ и предостереженіе. Произошло другое. Пришлось ясно и опредѣленно завоевательно-защитительную цѣль согласовать съ совершенно съ ней инородной, чуждой и окостенѣвшей словесностью. Первымъ пріемомъ становилась выработка формулъ, которыя бы облекали въ нужныя Вильсону слова, нужныя Клемансо содержанія. Отсюда получился новый неправдоподобный разливъ почти неприкрытаго циническаго лицемѣрія, съ снисходительной усмѣшкой произносящаго всѣ полагающіяся слова и въ сокращеніи исполняющаго условленные обряды одновременно съ дѣйствіями, въ этихъ словахъ отвергаемыми и этими обрядами проклятыми. Отраву лицемѣрія распространила по Европѣ реальность мира не менѣе, чѣмъ идеологія войны.

Но въ этомъ только одна сторона послѣдствій. Другая заключалась въ томъ, что во взаимномъ приспособленіи послѣдствія оказались случайными. Въ концѣ концовъ не было того копромиса и капитуляціи, на которыя бы не пошелъ Вильсонъ; но съ другой стороны Клемансо не осуществилъ и своего заданія. Получилось межеумочное произведеніе, которое ко всѣмъ отрицательнымъ сторонамъ своего двойного устремленія присоединило и отрицательныя стороны ихъ случайнаго согласованія.

* * *

Еще другая особенность событій сыграла роковую роль въ дѣлѣ заключенія мира, какъ отчасти уже и раньше въ процессѣ протеченія войны, отсутствіе какихъ либо внѣшнихъ для побѣдителей сдержекъ. Могли бы быть сдержки внутреннія — самообузданія, или обузданія внѣшняго. Внутреннее самообузданіе — свойство рѣдкое, предполагающее не только большія силы духа — таковыя нашлись бы у союзниковъ, предполагающія сверхъ того, и можетъ быть, прежде всего самоотчетливость цѣли, ясность установленія и задачъ, и путей осуществленія. Прежде всего здѣсь, значитъ, требуется неуступчивый реализмъ, трезвая оцѣнка и самообладаніе. Рѣдкостны эти свойства и сами по себѣ, рѣдкостна случайность обладанія ими тѣми самыми лицами, которыми рѣшаются иногда въ трудно уловимыя мгновенія судьбы государствъ, въ особенности же въ бурныя времена войнъ и потрясеній, Но откуда же было взяться такому самообладанію въ эпоху, когда сознательно взращивался нажимъ страстей и ихъ преувеличеніе, сознательно годами искажалась и мысленная перспектива, и перспектива чувствъ, искажалась задача и дѣйстви-телъность, цѣли, условія и достиженія. Самообладаніе не могло быть при разгонѣ страстей, правильной постановки задачъ не могло быть при ихъ идейномъ искаженіи, трезвой оцѣнки — при многолѣтнемъ систематическомъ наведеніи тумана. Весь характеръ военной агитаціи исключилъ возможность того, чтобы въ нужную минуту проявилось и оказало свое дѣйствіе внутреннее самообузданіе.

Оставалось обузданіе внѣшнее; но и его здѣсь быть не могло. Уже во время войны роковую роль сыграло отсутствіе незаинтересованныхъ государствъ, — вѣрнѣе сказать, государствъ, непосредственно не принимающихъ участія въ гигантскомъ столкновеніи —, при томъ державъ достаточно мощныхъ, чтобы голосъ ихъ имѣлъ значеніе въ рѣшеніи міровыхъ судебъ. Но особенно глубокое значеніе имѣло это отсутствіе въ томъ продолженіи внѣшняго разрушенія, каковымъ явилось заключеніе мирнаго договора и политика его проведенія.