Сумерки империи

Когда мы проходили мимо кафе, я заметил мисс Клифтон и сказал товарищам, что именно благодаря ей у нас появились палатки и солома. Каждый, как по команде, в знак благодарности приложил руку к козырьку фуражки.

А она растолкала конвойных, пробилась ко мне и пожала мне руку.

— До свидания, — сказала она, — крепитесь.

— До скорого свидания!

— Вы хотите вновь увидеться со мной?..

— Непременно, прямо сегодня. А если не получится сегодня, тогда завтра.

XV

Сначала Балан, за ним Базей…

Пленные солдаты морской пехоты рассказали нам, что творили баварцы и пруссаки в деревнях Лотарингии. После всего, что мы от них услышали, я представлял себе страшные картины зверств немецкой солдатни: горящие дома, крестьян, заживо сожженных в их собственных погребах, женщин со вспоротыми животами. Но оказалось, что это была неполная картина зверств в оккупированных городах и деревнях. Истинный масштаб трагедии не поддается описанию.

Базей… От этого городка остались только обломки, горы известняка, кучи почерневшего дерева, разбитой мебели и искореженных сельскохозяйственных машин. После пожара на месте домов сохранились лишь сожженные деревья и накренившиеся, готовые рухнуть в любой момент остатки обгоревших стен. В том месте, где прежде стоял Тюренский замок, теперь валялись скелеты домашних животных, обгоревшие до такой степени, что невозможно было понять, чьи это скелеты — лошадей или коров. И вся эта обгорелая плоть, горелые обломки, сожженные тряпки, гниющие зерно и сгнивший корм для скота источали невыносимое едкое зловоние.

Местные жители, сумевшие преодолеть отчаянный страх перед оккупантами, возвратились на пепелище и теперь копались в куче обломков, которые когда-то были их домами. С ними были их дети. Они собирали и складывали в кучки все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Я внимательно следил за ними, пытаясь найти тех чудесных людей, которые однажды приютили меня под своей телегой, но обнаружить их мне так и не удалось.

Жителей, отважившихся вернуться в родные места, было совсем немного, зато сюда нагрянула целая толпа любопытствующих зевак. Газеты уже успели сообщить о случившемся здесь несчастье, и в Базей началось паломничество охотников за сенсациями. Сюда явились американцы с лорнетами на цепочках, молодые англичанки с большими зонтами и альбомами для зарисовок, но больше всего здесь было людей с фотоаппаратами.

Когда мы проходили по городку, наши конвойные отпускали шуточки по поводу незваных визитеров, расправляли плечи и начинали чеканить шаг, давая понять, что это они хозяйничали в этих местах и гордятся делом своих рук. Никто, впрочем, и не сомневался в их причастности к этим "славным" делам, а еще все понимали, что именно такие "славные подвиги" солдат четвертого прусского и первого баварского корпусов скрепили навеки союз германских государств.

В сравнении с количеством военнопленных, а нас было в общей сложности около полутора тысяч человек, конвой был весьма немногочисленным, но немцы приняли настолько жесткие меры предосторожности, что о побеге даже думать не приходилось. В голове колонны военнопленных шел взвод пехоты, такой же взвод замыкал колонну, а по краям дороги непрерывно курсировали уланы, рыскавшие словно овчарки, стерегущие стадо овец. Они были вооружены пиками и всем своим видом показывали, что готовы прикончить каждого, кто попытается сбежать. Немцы понимали, что в душе никто из нас не смирился, и поэтому комендант колонны пообещал пристрелить любого, кто, как он выразился, "побежит, как заяц". Сообщил он нам это по-французски, да еще на всякий случай продемонстрировал многообещающий оскал.

Истинный масштаб трагедии не поддается описанию

На марше пруссаки показали себя великолепными ходоками. Правда, я не уверен, что их четкий и выверенный, доведенный до автоматизма шаг превосходит наш французский строевой шаг, который легче и свободнее немецкого. Однако не скрою, что нам стоило большого труда угнаться за головным взводом. В нашей колонне военнопленных преобладали кавалеристы, одетые в тяжелые обшитые кожей рейтузы и сапоги, и им было очень трудно поспевать за сытыми и выспавшимися победителями, которым доставляло удовольствие время от времени переходить на ускоренный шаг. Знали ли наши конвоиры, что целых две недели мы спали в грязи и ослабли от всяческих лишений, что многие из нас страдали от лихорадки и дизентерии? Скорее всего, им это было известно, а, возможно, и нет. Зато они точно знали, кто здесь победитель, и с огромной радостью демонстрировали нам свое превосходство. Они бодро шагали, а мы едва тащились, они были при оружии, а нас принудили сдать оружие, они были чисто вымыты, а мы шли немытые, оборванные, перепачканные с ног до головы, словно свиньи, провалявшиеся две недели в грязи.