Сумерки империи

В голове у меня промелькнула очевидная мысль: надо срочно уносить ноги. Но на улице было полно народу, да и жандармы сразу схватились за поводья своих лошадей. В такой ситуации оставалось рассчитывать только на мою располагающую внешность.

— Почему меня надо хватать? — спросил я по-немецки.

Но вместо ответа кучер спрыгнул на землю и схватил меня за шиворот. К нам подбежали жандармы, и кучер стал им рассказывать, как вчера я уселся в дилижанс, не сообщив, откуда явился, а по дороге без предупреждения выскочил из него.

— Он не заплатил за проезд, — орал кучер. — Наверняка это диверсант.

Услышав слово "диверсант", сбежавшиеся на крик зеваки встрепенулись, раздались восклицания и смешки. Всех развеселило, что диверсантом назвали человека самой что ни на есть мирной наружности. Мне, однако, было ясно, что скоро эти крестьяне поверят, что перед ними диверсант, и я сделал попытку защититься от обвинений.

— Этот человек сумасшедший, — заявил я обступившим нас людям, — я английский джентльмен и путешествую в свое удовольствие. Приехал я из Саарбрюккена, а направляюсь в Трир.

— Но эта дорога не ведет в Трир.

— А мне захотелось идти именно по этой дороге. Из Трира в Саарбрюккен я добрался по Саарскому шоссе, а возвращаюсь по этой дороге, чтобы два раза не проходить по одним и тем же местам.

— Когда вы покинули Саарбрюккен? — спросил один из жандармов.

— Этим утром, — ответил я, чтобы избежать вопросов относительно места моего ночлега.

Но ответил я, как оказалось, невпопад, судя по тому, что жандармы, кучер и все зеваки покатились со смеху.

— Значит, вы прошли четыре мили за три часа? — спросил жандарм.

Мне стало ясно, что я сморозил глупость. Четыре мили равны восемнадцати лье, и их невозможно пройти за три часа. Получилось, что я неверно прикинул расстояние, но ошибиться было несложно, ведь я не знал, где находился в тот момент.

— А я хороший ходок, — заявил я им, пытаясь хоть как-то выкрутиться из дурацкого положения.

— Вот и. прекрасно, — сказал жандарм, — значит вам не составит труда проследовать за нами.

На эту шутку все собравшиеся отреагировали дружным смехом, а мой кучер даже надулся, как петух: еще бы, ведь он лично задержал диверсанта.

Слухи о том, что поймали диверсанта, уже успели дойти до самого дальнего края деревни. Народ все прибывал, люди расталкивали друг друга, чтобы взглянуть на меня, и постепенно начали распространяться невероятные небылицы. Говорили, что я собирался взорвать тоннель в Вейбельскирхене, а группа, которой я командую, минирует железнодорожные мосты.

Наконец, прибыл сам бургомистр. Он торопился, как мог, но сумел развить лишь такую скорость, какую позволял его объемистый живот. Изо рта у бургомистра торчала длинная фарфоровая трубка, и он, словно локомотив, тащащий тяжелый состав, пускал из нее через равные промежутки времени огромные клубы дыма.

Бургомистр посовещался с жандармами. Вместе они приняли решение доставить меня в Саарлуис и передать для разбирательства тамошним властям.

— Будьте с ним осторожны, — напутствовал жандармов бургомистр.

Меня обыскали и, разумеется, не нашли при мне ни револьвера, ни сабли.

— Все равно будьте осторожны, — заявил бургомистр, — по дороге на вас может напасть его банда.

— А это на что? — поинтересовался жандарм и вытащил из седельной кобуры пистолет.

— Все равно, — повторил бургомистр, — будьте осторожны. Тут вы за все в ответе. Его надо хорошенько связать.

Совет бургомистра пришелся всем по нраву. Жандарм, сам бургомистр и еще несколько местных жителей куда-то отошли и через десять минут вернулись со специальной цепью. Такой цепью сковывают двух преступников, когда перевозят из одного полицейского участка в другой.

Поскольку я был один, меня пристегнули к одному из жандармов. Цепь специальными замками прикрепили к его и моему запястьям, а ключ от замков второй жандарм сунул себе в карман.

Жандармы уселись на лошадей, толпа принялась улюлюкать, а мне пришлось приноравливать свой шаг к шагу лошади. Я подумал, что если по дороге мне удастся сбежать, тогда я буду считать себя самым большим в мире везунчиком.

XVII

Двигались мы в таком порядке: я был прикован цепью к одному из жандармов, а второй жандарм постоянно следил за мной и в любую минуту при малейшей попытке неповиновения был готов выстрелить мне в голову. В таком положении пытаться сбежать не имело никакого смысла, и вскоре я перестал даже думать о побеге.

Голова моя была занята только одной проблемой: что я скажу прусским властям в Саарлуисе. Эта мысль неотступно свербела в моем мозгу. Примут ли они за чистую монету мою сказку об английском джентльмене? Лично мне она представлялась неубедительной, а отдельные ее детали — просто смехотворными.

Лошади жандармов двигались довольно широким шагом, и мне было тяжело поспевать за ними. Опухоль на ступне еще не спала, и от этого я приволакивал ногу. Стоило замедлить шаг, как сразу натягивалась цепь, и тогда жандарм резким рывком подтягивал меня к своему седлу. Это не было больно, но страшно меня бесило.