Сумерки империи

Но в обеденное время Шоле не появился в гостинице. Куда он подевался? Этого никто не знал. Правда, благодаря его отсутствию мне удалось найти место за огромным обеденным столом, занимавшим все пространство столовой. Присутствовавшие на обеде плотнее сдвинули стулья, чтобы усадить за стол двенадцать или пятнадцать морских офицеров, прибывших из Гвианы и с Антильских островов для прохождения службы в Луарской армии. Кстати, компания, собравшаяся на обед в гостинице, выглядела весьма странно. Кого только тут не было. Одни явились в Тур, чтобы принять участие в спасении Франции. Другие — чтобы решить свои вопросы в префектуре и добиться заказов на какие-нибудь поставки. Кто-то приехал просто поглазеть на происходящее, а одна молодая брюнетка в фетровой шляпе, украшенной петушиным пером, приехала, чтобы себя показать. Поговаривали, что она была любовницей капитана вольных стрелков по фамилии Фальсакаппа.

Морские офицеры оказались старыми знакомыми. Они что-то обсуждали между собой и громко рассказывали истории об осаде Севастополя. Их рассказы приводили в отчаяние трех южан. Им с трудом удалось встретиться со своим земляком Гамбетта, и теперь они страстно хотели рассказать всем об этой встрече.

— Вы и вправду видели Гамбетта?

— Что вам сказал Гамбетта?

— Что об этом думает Гамбетта?

— Эх, если бы с нами был мой друг Легофф, — воскликнул капитан второго ранга. — На Мамаевом кургане стояла русская пушка, и она все время била по нашим позициям. Стали мы искать хорошего наводчика. Нашли Легоффа, а я вызвался ему помогать. Он выбрал обычную пушку с нашей батареи, навел ее и — мимо. А потом и говорит: "Мне бы сюда корабельную пушечку". Привезли ему корабельную пушку, так он подбил русскую пушку с первого выстрела. Он умер в Конкарно от delirium tremens[119]. Я сроду не встречал такого пьяницу, как он.

Остаток дня я потратил на экипировку. Омикур пообещал выдать мне коня с полной сбруей, карабин и саблю, но мне еще были нужны овчинный тулуп и хороший револьвер. Я долго подбирал револьвер у одного оружейника, но так и не нашел ничего стоящего. Оружейник понял, что я ищу оружие, способное спасти мне жизнь, и сказал, что за подходящим револьвером я смогу зайти послезавтра.

— А почему не сегодня?

— Потому что такой револьвер придется везти из Нанта.

Мы разговорились, и я узнал, что этот доблестный торговец из Тура (города, в который переехало правительство страны) ежедневно получает партии оружия из Нанта и туда же отправляет дневную выручку, потому что "опасается пруссаков".

Господин Шоле не явился не только на обед, но и на ужин, и только вечером, когда мы стояли и читали объявление на вывешенном плакате, он подошел и окликнул нас. Текст плаката гласил, что правительству ничего не известно о том, насколько верны слухи о событиях в Меце, но что бы ни происходило в нынешние времена, когда в любой момент можно ожидать, что какой-нибудь предатель объявит о капитуляции, лишь одно остается незыблемым — Французская республика, которая не капитулирует никогда и ни под каким видом.

— Идите за мной, — сказал Шоле. — Мне надо кое-что вам сказать. Здесь говорить невозможно.

Королевская улица начинается у Луары и упирается в большой бульвар, засаженный высокими деревьями. Днем бульвар кишит людьми, но к вечеру он пустеет несмотря на то, что по соседству с ним находится железнодорожный вокзал.

— Этим утром я заговорил с вами о Базене, — сказал Шоле, когда мы добрались до бульвара. — Уже тогда я знал, что он капитулировал, а сегодня вечером обнародовали известное вам заявление правительства.

— Вы точно знаете о капитуляции?

— К сожалению, точнее не бывает.

— А что вы скажете о заявлении правительства?

— Таким заявлением правительство показало себя во всей своей красе. Оно скрывает правду и искажает истинное положение дел, причем делает это так же, как поступали правительства во времена империи. И все это, якобы, ради того, чтобы не нервировать население.

— Но ведь когда-то придется сказать правду.