Сумерки мира

Акацу слишком долго не возвращается, и его товарищи недоумевают, что с ним могло произойти. Заблудился? Его испугал самолет? С наступлением вечера в кустах наконец раздается шум. Акацу дает о себе знать, прежде чем его отряд откроет огонь, и извиняется, что пролил немного воды, пока прятался от самолета. Дело было так. Он понял, что самолет, должно быть, сбросил листовки. Он видел, как одна из них зацепилась за дерево. Вскарабкавшись на него, он был атакован огненными муравьями. Его руки в самом деле распухли, а лимфатические узлы под мышками стали плотными и твердыми. Его лихорадит, но он нашел дорогу назад, потому что ориентировался по Лооку на юге и смог определить, где находится север и их позиция. Он пытается достать сложенную листовку из нагрудного кармана, но пальцы так распухли, что Оноде приходится помогать. Бумага дешевая, текст на японском языке.

Мужчины внимательно изучают листовку. Подписано генералом Четырнадцатой армии Ямаситой¹⁰, датировано 15 августа. Война закончилась, уверяет листовка.

— Но сейчас уже октябрь, — трезво замечает Козуки. — А кто победил, здесь не написано.

И есть еще кое-что, то, что вскоре сгустится из отдельных сомнений в целостную истину: в некоторых японских иероглифах допущены ошибки. Первым это замечает Онода. Все японские солдаты должны выйти из джунглей на «открытые полосы» и сдать оружие филиппинской армии — эта формулировка напоминает плохой перевод на японский, сделанный человеком, не знающим языка. И еще ошибка: «Мы переведем вас домой, в Японию». Единственный возможный вывод: эта листовка — подделка, предположительно созданная американской секретной службой. Опечатка исключена, пусть даже японский иероглиф вернуть похож на иероглиф перевести¹¹. Еще вопрос: почему вражеская авиация все еще охотится за ними и почему филиппинские войска совсем недавно устраивали японским солдатам засады, как показывает пример Акацу. Тем не менее в душу Акацу закрадывается сомнение: вдруг война действительно закончилась? Онода убежден, что это просто уловка, чтобы выманить их из джунглей.

— А что, если мы действительно проиграли войну? — снова робко спрашивает Акацу. Но это лишь усиливает уверенность Оноды в том, что японские войска однажды со славой вернут Лубанг. Остров представляет большую военную ценность, отсюда Япония будет неумолимо прокладывать путь через весь Тихий океан. Их приказ не может быть отменен.

Долгая пауза. Симада глодает лиану. Козуки обрабатывает кусок дерева. Онода оглядывает отряд.

— Кто-нибудь хочет сдаться?

Он ловит взгляд Акацу.

— Рядовой Акацу, я отпущу вас, если вы хотите. Я не буду вас принуждать.

Акацу хочет знать, что думают остальные.

— Лейтенант, если вы продолжите сражаться, я останусь с вами.

— А вы, сержант Козуки?

— Я остаюсь.

Онода снова поворачивается к Акацу

— Рядовой?

— Я тоже остаюсь. Куда бы я пошел в одиночку?

Следующая листовка укрепляет почти религиозную веру Оноды в поддельность документов и невежество врага. В ней говорится о префектуре Вакаяма, родине Оноды, как будто кто-то намеренно хочет пробудить в нем ностальгические чувства. Окончательным доказательством для него является упоминание старого названия его батальона. Это название было изменено всего за несколько недель до стратегического отступления японцев. Онода не знает почему, но новое название звучит более смело, более победоносно: «Колыбель штормов».

Мы должны налететь на врага, как тайфун, и смести его.

Словно постоянный неприметный спутник, их донимает сон наяву со всей присущей ему достоверностью: бесформенное время лунатизма, в котором все кажется реальным, непосредственным, осязаемым, жутким и неизбежным — джунгли, трясина, пиявки, комары, крики птиц, жажда, зуд. У сна свое, особое время, он то неистово несется вперед, то замирает, застывает, задерживает дыхание, то вновь делает резкие скачки, словно испуганный олень. Вскрикивает ночная птица — и вот прошел целый год. Капля воды на восковом листе бананового дерева на мгновение ловит луч солнца — прошел еще год. Подвижная дорога из миллионов и миллионов муравьев целую ночь тянется между деревьев, появляясь из ниоткуда, без начала и без конца. Эта процессия шествует много дней и исчезает так же таинственно и внезапно, как появилась.

И проходит еще год. А потом наступает время ночной вахты в окружении всемогущего врага, со всех сторон расставившего засады, — эта ночь никогда не кончится. Лишь прерывистые огни трассирующих пуль, а день все никак не наступает, даже если следить за часовой стрелкой и тем, как ночное небо вращается вокруг Полярной звезды. День не наступает, не наступает, не наступает. Время за пределами нашей жизни состоит из резких рывков, не способных встряхнуть безразличную Вселенную. Война Оноды бессмысленна для Вселенной, для судьбы народов, для хода войны. Война Оноды слеплена из фантазий и снов, но, рожденная из ничто, она является непреходящим событием, событием, вырванным у вечности.