Сумерки в полдень

«Здравствуй, брат мой Антон! Спешу сообщить тебе, что я жив и здоров, чего и тебе желаю. Отец и мать, как мне пишут из дома, тоже живы и здоровы, а также Алешка и Васятка живы и здоровы. Жив и здоров и крестный Аким Макарович, который все еще сердит, что ты не мог «расплантовать» ему достаточно ясно насчет войны — будет она, проклятая, скоро или не будет.

Спешу сообщить также, что Якова Гурьева, про которого ты говорил, я нашел и заставил тут же, при мне, написать домой, и он уже получил ответ: родители его страшно горюют по Семену. Недавно вещички его получили и заново сына оплакали. Велели Якову поклониться тебе за то, что не забыл их просьбу, и мне за то, что приказал Якову писать домой.

Жизнь моя армейская течет помаленечку, и больших перемен пока нет, но они ожидаются каждый день. То, о чем говорил Тербунин в поезде — помнишь? — подтвердилось. На своем участке мы за одну неделю обнаружили двойное увеличение как в людях, так и в технике. На той стороне целыми днями барражируют самолеты — и не только одиночки, которые наблюдают за нашей границей, но и звеньями. Видимо, готовятся перехватить наших, если они, направляясь в Чехословакию, вторгнутся в их воздушное пространство. Расчеты на то, что те, о которых говорил Тербунин, будут действовать вместе с нами, уже не принимаются в соображение. Приходится исходить из новой обстановки. То, что ты говорил о возможном нажиме и возможном союзе, не оправдывается: идут военные приготовления против нас. Полковники, на которых кто-то возлагал надежды, предпочли избрать своими союзниками врага: вероятно, они не думают, что союз с Гитлером означает конец для их страны. Тут кто-то просчитался, и мы оказались в неважном положении. Ну что ж, мы не отчаиваемся: как говорят, бог не выдаст — свинья не съест.

Тербунин посылает тебе привет и надеется, что, ознакомившись с обстановкой в Европе, ты разберешься в том, что происходит, и на обратном пути расскажешь нам. (Только дай знать, когда будешь проезжать через наши места, — об остальном мы позаботимся.) Ему дали «шпалу», и он страшно возгордился и показывает эту «шпалу» как доказательство того, что все в мире подвержено переменам: лишь недавно его ругали за стремление рисовать все черными красками и видеть врага там, где возможен союзник, теперь хвалят за то, что он правильно предсказал поведение соседей. «Великие события, — говорит он, — отражаются в судьбах самых скромных людей, как солнце в капле воды, но с той разницей, что судьба капли остается прежней, а судьба человека меняется самым неожиданным образом».

Хотелось бы поговорить по душам, и есть о чем поговорить, в письме всего не напишешь, хоть ты и заверил меня, что в чужие руки мои письма не попадут. Пиши, буду ждать с нетерпением. Если переписываешься со своей Катей — привет ей от меня. Буду в Москве — постараюсь посмотреть на нее хотя бы издали, а если удастся, то и поговорить. Самому мне пока ничего не улыбается. Кругом — лес, птица, зверье, и когда встречаем девушку на лесной или проселочной дороге, то смотрим на нее такими глазами, будто перед нами чудо. Вот какие дела.

Ну, пока! Петр».