Сумерки в полдень

Это письмо заставило Антона не только задуматься, но и заволноваться: слишком много скрывалось за ним, чтобы понять все сразу. Неужели действительно «мирная передышка» кончилась и мы неотвратимо движемся навстречу большой войне? Антон мысленно одобрил то, что в армию посылают таких людей, как Ефим: он будет хорошим политическим руководителем. А вот «теорию» Курнацкого Антон не мог ни понять, ни одобрить. Антона не интересовало его прошлое — оно давнее, а люди способны меняться, но то, что он проповедовал, могло объединить и восстановить весь враждебный мир против нас. Не мог он также понять, как совмещает Курнацкий проповедь огненной бури, которая освободит мир от капиталистической скверны, со своими поисками «активной безопасности»? Одно исключало другое. А проводимые вместе, эти теории могли втянуть нас в опасное единоборство не только с нацистской Германией и ее союзниками, но и со всем остальным миром. Именно этого и добиваются, как становится очевидным, наши самые заклятые враги. И холод тяжелого и злого недоверия проник в сердце Антона. Неприязнь, которую он испытывал к Курнацкому, перерастала во вражду, и тень ее падала и на Игоря Ватуева. Впервые он почувствовал что-то похожее на недоброжелательность или даже осуждение и в отношении Кати: действительно, неужели она не может обойтись без танцев и без этого самовлюбленного хвастуна?

Не всегда вести, которых ждешь с радостным волнением, приносят радость.

Глава двадцать третья

В непогожие осенние дни сумерки приходят в Лондон рано; мутное, почти черное небо опускается на мокрые крыши, и туман, смешанный с водяной пылью, окутывает все: парки, дома, людей. Поэтому осмотр города был для Антона невозможен. Спустившись в вестибюль, он решил позвонить Барнетту, чтобы спросить, когда тот позволит ему заглянуть в его оффис.

— Очень сожалею, но мистера Барнетта нет, — ответил женский голос. — Боюсь, что он уже отправился за море.

— За море? За какое?

— О, вы иностранец! — воскликнула женщина, заставив Антона спохватиться: как же это он забыл, что для англичанина «за море» означает «за границу». — Он улетел в Германию, чтобы освещать завтрашнюю встречу мистера Чемберлена с мистером Гитлером.

Фокса в оффисе тоже не оказалось, хотя он никуда не уезжал. На вопрос Антона, когда редактора ждут на месте, веселый молодой голос ответил, что редактора никогда не ждут: он появляется и исчезает неожиданно, но когда его хотят видеть, то отправляются в «Кафе ройял» — там он проводит большую часть своего времени.

Антон вернулся в отель, в свою тесную, плохо освещенную комнату с большой кроватью и маленьким столиком. В ней пахло тленом и сыростью, будто повсюду были развешаны невидимые мокрые простыни, его душу стали охватывать зябкость и какое-то еще до этого незнакомое Антону чувство неуюта и одиночества. Неожиданно пришедшее уединение, о котором он мечтал в последние недели, оказалось тягостным. Вспомнив своих друзей в Берлине — Володю Пятова и Тихона Зубова, Антон позавидовал им: счастливые, они могут встретиться или даже провести вечер вместе, когда захотят! Он пожалел, что рядом нет и Елены, он теперь не подойдет к двери соседнего номера и не постучит, как стучал, бывало, в «Наследном принце»: «Можно к вам?»

Внимательно и невесело осмотрел Антон свое неуютное жилище. В черном зеве камина виднелась встроенная газовая печка, но она загорелась лишь после того, как он опустил в ее щель шиллинг. На каминной доске стоял радиоприемник, который отказывался включаться до тех пор, пока жилец не нашел к в нем щель с пометкой: «Шиллинги — сюда». Сунув в щель шиллинг, Антон стал вертеть головку волноискателя, всматриваясь в осветившуюся панель радиоприемника. «Москва», на которой остановился указатель, не прослушивалась в Лондоне, только изредка в треске атмосферных разрядов вдруг проскальзывало русское слово. Громче звучал, хотя временами и гас, «Берлин», передававший чью-то длинную и злую речь, направленную против Чехословакии. «Лондон» был близок и ясен, и голос диктора, спокойный, твердый и в то же время доверительный, казалось, доносился из соседней комнаты.

Сначала Антон, вслушиваясь в передачу, не понял ничего, но два слова: «Женева» и «Россия» — заставили его сосредоточить все свое внимание. Хотя это был конец сообщения, Антон все же понял, что в тот день в Женеве было объявлено, что Россия окажет Чехословакии, если та подвергнется вооруженному нападению, военную помощь.