Сумерки в полдень

Чемберлен пожал им руки и, кивая направо и налево — над его головой моментально появился зонтик, — пошел к вокзалу, и встречавшие расступились, образуя живой коридор. За ним двинулись те, кто встретил его у трапа, а за теми — прилетевшие с премьер-министром: Гораций Вильсон, Стрэнг, молодой, узколицый, с выпирающими скулами и острым носиком человек, и последним — Хэмпсон, тащивший большую дипломатическую сумку.

Наблюдая за этим шествием из-за спин министров, депутатов и послов, Антон, увидев Хэмпсона, едва не крикнул: «Хью, я здесь!» — так обрадовало его неожиданное и пока необъяснимое появление молодого англичанина.

— А Уинстон опять оказался прав, — услышал Антон насмешливый голос: край зонтика лежал на плече говорившего, скрывая его лицо.

— В чем? — спросил другой.

Под зонтиком раздался смешок.

— Когда стало известно, что переговоры в Годесберге прерваны и что на Даунинг-стрит обеспокоены, как бы немцы не захватили премьер-министра в качестве заложника, Уинстон сострил: «Даже немцы не сделают такой глупости и не лишат нас в нынешнее время нашего любимого лидера».

Соседи Антона засмеялись.

— Да, с их стороны это было бы очень неосторожно, — проговорил, перестав смеяться, мужчина, стоявший впереди Антона. — Смена главы нашего правительства могла бы оказаться для немцев роковой.

— И Черчилль был бы рад, если бы старик не вернулся… — предположил кто-то, стоявший слева от Антона.

— О да! О да! — воскликнул насмешливый голос. — Это был бы тот самый шанс…

Зонтики пришли в движение: министры, депутаты и послы потянулись к аэровокзалу, в дверях которого скрылись Чемберлен и сопровождавшая его свита. Темные, залитые дождем окна вокзала вдруг засветились ослепительно ярко, точно внутри вспыхнуло солнце: зажглись прожекторы, чтобы запечатлеть на пленку возвращение премьер-министра на родину.

Вслед за другими Антон протиснулся в зал, где в самом центре сгрудилось вокруг премьер-министра его окружение. Залитые светом долговязые, узкоплечие старички, теперь уже без зонтиков и шляп, растерянно улыбались перед кинокамерами. Двигаясь за спинами дипломатов, Антон подошел к Хэмпсону. Тот стоял, глазея на съемку. Увидев Антона, Хэмпсон обрадованно пожал ему руку и спросил, как он поживает.

— Файн (прекрасно), — ответил Антон почти автоматически. — Прекрасно, несмотря ни на что.

— Вы хотите сказать: несмотря на все, что происходит?

Антон озадаченно взглянул на англичанина. Действительно, он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы ответить обычным английским «файн» на обычный при встречах вопрос: «Хау а ю?», хотя в этой обстановке, когда война уже несколько недель ожидалась со дня на день, чувствовать себя «прекрасно» казалось немыслимым. В напряженно-нервной атмосфере становилось все беспокойнее и тягостнее, словно перед грозой в жаркое и сухое лето, и никуда нельзя было убежать и негде укрыться. И все же, несмотря на то, что люди ждали войны, боялись ее, метались в беспокойстве и тревоге, они продолжали жить по-прежнему: ели, пили, спали, любили, ненавидели и страдали пока больше от мелких неприятностей текущей жизни, чем от грядущей войны, занимавшей их мысли.

— Странно, но я действительно чувствую себя прекрасно, несмотря ни на что, — повторил Антон.

— А как поживает миссис Грач?

Бесстрастный тон, каким был задан этот вопрос, плохо скрывал нетерпение Хэмпсона.

— Не знаю, Хью, она задержалась с мужем в Женеве, хотя мы уже ждем их в Лондоне…

Хэмпсон кисло улыбнулся. Он выглядел усталым и явно недовольным.

— Трудно было? — сочувственно спросил Антон.

— Бестолково, — коротко и осуждающе бросил Хэмпсон. — Этот сомнамбулист-фюрер, привыкший по ночам смотреть ковбойские фильмы и спать до полудня, навязал и нам свой дурацкий режим, и мы не спали по ночам, а днем клевали носом.

— Неужели он, — Антон показал глазами на премьер-министра, послушно поворачивавшего свою гордо вскинутую седую голову по велению руки кинооператора, — неужели он не мог добиться для вас нормального распорядка?

Хэмпсон, приподняв шляпу и заискивающе улыбаясь, поклонился издали пожилому чиновнику.

— В чужой монастырь, как говорят в России, со своим уставом не лезут, — недовольно сказал он, продолжая, однако, удерживать на лице улыбку. — Почти весь первый день мы просидели на горе Петерсберг, рассматривая сверху в бинокль городишко Годесберг по другую сторону Рейна. Старались отыскать отель Дреезена, где расположился Гитлер. Мистер Рэдфорд, проживший в Германии дольше всех и знающий ее лучше всех, рассказал, что Гитлер выбрал именно этот отель для встречи с нашим премьер-министром, потому что давно поверил в магическую способность отеля приносить удачу тем, кто обдумывает и принимает важные решения под его крышей. Там Гитлер провел несколько дней перед тем, как устроить кровавую баню штурмовикам. У Дреезена скрывался он, обдумывая, как занять своими войсками Рейнскую демилитаризованную зону, и там же вынашивал план захвата Австрии. И все, что задумывал он там, говорит мистер Рэдфорд, удавалось.

— Но это же суеверие, простительное старой женщине, а не государственным деятелям.