Сумерки в полдень

«В последние дни, — читал дальше Антон, — мы часто встречались с Тербуниным, говорили о разных делах, включая, конечно, обстановку в Европе, а вчера вспомнили о тебе. Он показал мне сообщение в газете о том, что наше правительство приветствует готовность Англии действовать в случае германского нападения на Чехословакию вместе с нами и французами, и предположил: «А не результат ли это стараний вашего друга и моего знакомого Антона Карзанова?» Я пообещал спросить тебя, так ли это. Впрочем, я согласился с Тербуниным, что перед лицом обнаглевшего Гитлера у нас и у англичан нет иного выхода, как только действовать совместно. Надо сказать, что готовность англичан многих у нас обрадовала. Мне, например, страшно не нравятся легкомысленные разговоры о том, что мы одни, да еще малой кровью справимся с Гитлером, варшавскими полковниками и сухопутным венгерским адмиралом, вместе взятыми. Тербунин не очень высоко оценивает вермахт, правда, оговариваясь, что знает о нем еще мало, но считает, что драться нам одним и дорого и бессмысленно. На нашей стороне, конечно, чехи с их хорошо подготовленной вооруженной армией, но чехословацкая верхушка, по его словам, вряд ли захочет сражаться вместе с нами. К несчастью, мнение свое Тербунин высказал не только мне. «Бдительные» люди доложили об этом нашему комкору. И сейчас Тербунин ходит из одного кабинета в другой, доказывает, что он вовсе не хотел «сеять недоверие к союзникам»… Вот такие у нас дела.

Чертовски хотелось бы встретиться с тобой и поговорить обо всем. Ты ведь теперь много знаешь.

Обнимаю тебя.

Ефим.

P. S. Только что сообщили, что отправляют в Смоленск, а оттуда в Белорусский военный округ, там формируются новые пополнения».

Не сразу отложил Антон письмо Ефима: кусочки жизни, отраженные в нем, были отрывочны, и все же нетрудно было догадаться, что на Родине готовились к войне, конечно, менее шумно, чем в Англии, но широко и досконально. Намек на чехословацкую верхушку, которая не желает и, наверно, не будет драться, заставил Антона вторым открыть письмо Сашки Севрюгина из Праги. Оно начиналось жирно подчеркнутым обращением.