Сумерки в полдень

Тихон Зубов посмотрел на часы и встал, объявив, что ему надо спешить: с отъездом всегда связано много хлопот. Он попросил Володю немедленно сообщить ему, как только удастся договориться с Баумером об Антоне, чтобы вовремя достать два билета на мюнхенский поезд. Пятов тут же позвонил Баумеру и назначил встречу на час дня в каком-то заведении с уютным названием «Птичий уголок». Он вызвался проводить друзей до приемной и в коридоре, почти мимоходом сообщил, что в Берлин приехал Олег Ситковский, возвращающийся в Стокгольм.

— Чего ради понесло его через Германию? — спросил Тихон. — Через Финляндию ближе и дешевле.

— Говорит, нужно встретиться с шефом, или, как он выражается, с мадам-шефом, которая ожидается тут на пути в Женеву, — пояснил Володя. — Она пробудет там сравнительно долго, и он счел необходимым побеседовать с ней здесь, чтобы получить указания, советы, наставления.

— Не может без них? — проговорил Тихон с иронической усмешкой.

— Ну ты же знаешь Олега… Путей к сердцу начальства, говорит он, много, но самый короткий и верный — почаще спрашивать совета, указания, смотреть преданно в глаза и согласно кивать головой.

— Да, Олег и в университете сумел прослыть способным не столько благодаря своим ответам на вопросы профессоров, сколько благодаря своим вопросам. Даже профессор Дубравин, изучивший все трюки студентов, не разгадал Ситковского. Он назвал его «ищущим умом».

— Сначала «ищущим умом», а потом «эластичным молодым человеком», — напомнил Володя Пятов.

— Нищие умом и духом, как сказал один мудрец, всегда эластичны, — ядовито заметил Тихон Зубов.

— Это ты напрасно, — с мягким укором произнес Пятов, — Олег не такой уж плохой, и он, по-моему, становится серьезнее и лучше.

— Кто устоит против лести, как изволил заметить другой мудрец. Чем умаслил тебя Олег?

Пятов поморщился и пожал плечами, словно давая понять, что нет смысла отвечать на неразумные слова. Тихон Зубов, продолжая ухмыляться, протянул ему руку.

— Держу пари, что Ситковский либо привез тебе подарок, либо рассказал, как высоко ценят тебя в московских верхах.

— Да ну тебя к черту! — выругался Володя Пятов, отталкивая руку Тихона и краснея. — С тобой невозможно серьезно разговаривать.

— Вот видишь? — обратился Тихон к Антону. — Не хочет держать пари, потому что Олег, наверно, чем-то умаслил его, и этот «непримиримый якобинец», как звали нашего с тобой друга в университете, готов своими руками посадить Ситковского на пьедестал хорошего человека. Возмутительно? А?

Антон не ответил. Он не понимал, спорят его друзья всерьез или просто дурачатся. Он спросил, что рассказывает Ситковский о Москве.

— Да ничего особенного, — ответил Володя Пятов. — Осень погожая, урожай хороший, настроение приподнятое, и обстановка, в общем, почти нормальная. Беспокоит положение в центре Европы, и поэтому много разговоров о том, будет война или не будет, придется нам участвовать в ней или не придется. В армию в последнее время призывают много молодых специалистов — для усиления технических войск, — а также партийных работников на политработу. Наш друг Ефим Цуканов явился на проводы Олега в военной форме.

— Ефим в армии? Не может быть!

Мешковатый и медлительный Ефим меньше всего подходил для роли командира. Не было в нем ни бодрой подтянутости, ни строгой молодцеватости, присущих военным, а всякая форма вызывала в нем страх. Когда все комсомольцы увлекались юнгштурмовками, Ефим отказался надеть ее, сказав, что «форма на нем — как на корове седло».

— В армии, в армии, — повторил Пятов и, заметив удивление на лице Антона, пояснил: — Ефим — человек дисциплинированный, и для него слово «надо» — закон. Это «надо» заставляло его в студенческие годы проводить вечера в прокуренной комнате факультетского партбюро, пока мы летом протирали подошвы на танцплощадке Центрального парка, а зимой гоняли на коньках. Он отложил «на будущее» мечту об аспирантуре и ученой карьере, когда ему сказали, что «надо» работать в райкоме. Видимо, это «надо» заставило его надеть военную форму, хотя она, по словам Олега, «явно ему не к лицу».

— Ситковский никогда не надел бы формы, которая не шла бы ему, и не сделал бы ничего, что мешало бы его собственным интересам, — язвительно заметил Тихон Зубов. — Такие, как он и его дружок Ватуев, знают, на что соглашаться, а чего избегать. Привыкшие получать от жизни многое, как сказал один философ, не способны пожертвовать даже малым. А кстати, — повернулся он к Володе Пятову, — как поживает наш «околовысокопоставленный»? Хвастается близостью к своему начальнику? И теперь так осведомлен, что знает все, что есть в этом мире, и все, чего в нем нет?

— Язви, язви, — добродушно и насмешливо разрешил Пятов, — а Ватуева только что назначили первым помощником Курнацкого, звезда которого, как говорит Олег, поднимается на московском небосклоне все выше и выше.