Сумерки вождей

Он привел ряд фактов, доказывающих, что рабочие массы резко восстают против «всяких теоретических споров», считая их выдумкой интеллигентов. Рабочие определенно заявляют:

— На что нам фракции? У нас разногласий нет, ссорятся только верхи…

Сталин решительно не допускал даже мысли о группировках в партии и заявил, что если бы их допустить, они неизбежно выродятся в образование второй партии:

— Наша сила в единстве, и пора положить конец дискуссиям. Кто не за генеральную линию, тот фактически уже вне партии…

У дверей я остановилась:

— Могу я рассчитывать при затруднениях на поддержку ЦК?

Сталин:

— Можете писать прямо мне. Где надо, поддержим.

Наша беседа длилась около полутора часов».

Эта клятва в верности Сталину имела для него большое значение. Он ценил то, что Александра Коллонтай однозначно приняла его сторону. В тот момент Сталину требовались все союзники, которых он только мог привлечь в свой лагерь. Ради этого он простил Коллонтай ее прежние шашни с «рабочей оппозицией», потерявшей политическое значение.

На прощанье Александра Михайловна с чувством произнесла:

— Я вам за многое неизменно благодарна. Ваша товарищеская отзывчивость, вы такой чуткий…

Сталин насмешливо переспросил:

— Даже чуткий? А говорят — грубый.

Движением руки отвел ее возражения:

— Может, я и в самом деле грубый, но не в этом дело…

Генеральный секретарь взял ее под свое покровительство. Докладная записка ЦКК, которая могла поставить крест на карьере Коллонтай, а может, и точку в ее жизни, отправилась в архив.

Утром стук в ее дверь в «Метрополе». В дверях — Женя и Вера Комиссаржевские, обе в слезах:

— Папа арестован!

Речь шла о брате Веры Федоровны Комиссаржевской, чудесной актрисы и друга большевиков. «Этого еще не хватало, — записала Коллонтай в дневнике. — Расспросила. За ним, конечно, ничего не могло быть преступного. «Божья коровка», и ничего больше. Могла быть только политически наивная глупость с его стороны».

Александра Михайловна поехала к Менжинскому на Лубянку.

30 июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, его заместитель и недавний глава особых отделов Менжинский был назначен председателем ОГПУ. Он занимал этот пост восемь лет, пока не ушел в мир иной. Вячеслав Рудольфович часто болел и, даже приезжая на Лубянку, принимал посетителей лежа. Никого это не удивляло.

Сначала председатель ОГПУ уперся:

— ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе, начиная от политбюро и кончая сельским советом. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей.

Но сам же вспомнил Веру Комиссаржевскую, ее неоценимые заслуги перед партией большевиков. Поморщился и вызвал помощника. Велел принести дело арестованного.

«Вместе с помощником я рассмотрела все бумаги, — записала в дневнике Коллонтай. — Ничего серьезного. Комиссаржевский мыслит по старинке, хочет помочь товарищу по гимназии, что «попал в беду». Пишет ему успокаивающее, дурацко-наивное письмо, шлет деньги. Безобразно глупо… Комиссаржевский на другой день вернулся домой. Телефонировал, добивался встречи. Но я не хотела видеть ни его, ни его семью».

Оказать по старой памяти услугу — одно. Общаться с теми, кто разгневал чекистов, другое. Понимала, что и отпущенные с Лубянки вовсе не реабилитированы, находятся под наблюдением. Общение с ними — опасно. А ведь несчастного Комиссаржевского арестовали только за то, что он, подчиняясь обычным человеческим чувствам, поддержал попавшего в беду старого друга…

Коллонтай покинула Москву и вернулась к месту дипломатической службы. Александра Михайловна — после скудной советской жизни — откровенно наслаждалась комфортом на шведском пароходе «Биргер Ярл». Записала в дневнике:

«Завтрак был чудесный. Длинный, во всю столовую каюту стол, уставленный закусками. Целые пирамиды аппетитного финского масла с соленой слезой, рядом пирамиды разных сортов шведского хлеба, селедки во всякими приправами, блюда горячего отварного картофеля, покрытого салфеткой, чтобы не остыл, копченая оленина, соленая ярко-красная лососина, окорок копченый и окорок отварной с горошком, тонкие ломтики холодного ростбифа, а рядом сковорода с горячими круглыми биточками, креветки, таких крупных нет и в Нормандии, блюда с холодными рябчиками, паштеты из дичи, целая шеренга сыров на всякие вкусы, к ним галеты и на стеклянной подставке шарики замороженного сливочного масла.

И за все эти яства единая цена за завтрак, ешь сколько хочешь. Если блюда на столе опустеют, их пополняют. Я набрала себе тарелку по вкусу и, сев за отдельный столик, заказала полбутылки легкого финского пива».

Норвежский пограничник, увидев ее, спросил:

— Вы мадам Коллонтай? Добро пожаловать к нам.

Девочки и вредители

Женские истории Павла Дыбенко и его разгульное поведение вождя не тревожили.