Сумерки жизни

Ты был поэтом, а стал печальным, как и все, но все другие не чувствуют, что их что-то опечалило, и что потому они не могут быть поэтами.

Ибо никто, кроме поэта, совершенно беспечального, не может воспринять в себя красоту часа и передать ее другим!

Ее дух был когда-то и моим, она шла по неверному пути своего рока, как сомнамбула! Рядом со мною над безднами!

Но вот она останавливается у благородной пропасти своей своевольной души, трогательно отступает назад и раздумывает над годами и часами.

Теперь она ушла от меня далеко,

хотя моя опасная близость дарила ей внутренние ценности, бытие ее бытия,

сокровенную святыню ее неотъемлемой сущности, ее мистическую, дорогую мне, опасную для нее судьбу!

Белый, сияющий зимний ландшафт

не проникает в мою скорбью замкнутую душу.

Опечаленный не может быть понимающим портом, ибо он печален.

Не говори о том, что есть, другим,

ты ведь видишь так же, как они,

они ведь тоже чем-то опечалены.

Признайся безропотно, что ты жертва своего, вдруг ставшего осторожным, жизненного пути! Бедный Петер.

ОКТЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ В ИННСБРУКЕ.

Как я унижен! Все, что постоянно во мне бушевало, мечтало, кипело, плакало, восставало против его всех ложных обязательств, все это сметено. Тобою.

Я подчиняюсь судьбе этого дня и часа, чего, надеясь на других, ты, сильная, вымаливаешь у меня ради твоего покоя.

Ради твоего покоя я успокоюсь сам.

Внутренне вечный юноша, стал стариком.

Юноша, которого, ради твоего покоя, ты заставила стать стариком.

Я приношу себя в жертву тебе и твоему недостойному желанию покоя,

и ты не можешь этого оценить.

Если бы ты знала, какова та жертва, которую я приношу, — жизнь в старческом покое — ты бы ее не приняла и устыдилась.

Я тебя передаю твоему домашнему покою.

Сейчас, когда я пишу тебе,

я знаю, что тебе будет тяжело без «бурь», хотя избежать этих бурь тебе кажется счастьем.

Благословляю твой покой и твою жажду бури.

Что будет со мною, это все равно.

Паула, подумай об истинном безразличии всего бытия!

Живи твоей собственною жизнью, — аминь!, но если не можешь, тогда той жизнью, которую тебе навяжет другой!

ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ.

Я не знаю, в какой именно октябрьский день 1907 года жестокое солнце освещало Патшеркофель, Серль и Штубанталь.

Паула спокойно отошла от края бездны своей жизни,

чтобы трогательно-добровольно служить другой жизни.

Конечно, ведь она не Элеонора Дузэ, Кл. ф. Дерп или Аделина Патти.

Она сошла с непривычных вершин моего духа и экономических невзгод и, может быть, еще иных, —

мудро, с достоинством, с благородной справедливостью, вниз, к «порядку»; может быть, даже вверх.

Мой «monumentum aere peraennius» это то, что она меня не сможет забыть, как забывала до сих пор других!

Если же он когда-нибудь, —

мы ведь все только грешные люди, —

захочет погасить в ней

воспоминание обо мне,

в быстро преходящую минуту мужского недовольства; —

он будет все же первым, кто скажет сам себе: —

«сохрани, ради бога, свою святыню,

самое прекрасное в ней ее мечты о поэте!

Не надо их гасить»!

Я же говорю: «Тот октябрьский день, я не помню какой, светил холодным, солнечным великолепием над белым, круглым Патшеркофель, над покатым Серль и над далеко простиравшимся Штубанталь.

Благословляю тебя, Паула!

ПОГИБНУТЬ.

Погибнуть от сознания, что все ничтожно и лишено значения!

Вкусить всю ничтожность бытия, пока не почувствуешь, что оно ничто.

Возьмем любой пример.

Она в восхищении от твоей, так называемой «жизненной библии»; желает от всей души увидеть твое «гнездо».

«Оно выдержано в синем, коричневом, зеленом тонах; оно свидетельствует о твоем, П. А., — вкусе».

«Таким я видела его в мечтах», — грезит она!

И все же от всего этого она не имеет для себя ничего. Пока он ей не скажет: «Моя комнатка только теперь совершенна, благодаря вам»,

это дает ей секунду мимолетного удовлетворения, или, скажем вернее и лучше:

это гонит прочь разочарование.

Гете никогда, ничто не разочаровывало,

потому что жизнь приносила ему многое, сокровища или ненужный хлам,

но разочарованным он не был никогда,

потому что—либо он мог создать что-нибудь значительное для других,

либо он не мог это сделать!

Он творил то, что талант и случай ему в милости своей даровали.

Одна девушка мне сказала:

— По вашим книгам я создала совсем иное представление о вас.

— Это ваша вина, сударыня, а не моя и не моих книг!

***

Разочарование,