Сумерки зимы

Они молчали. Тремберг впервые разрешила себе взглянуть на тело девушки. Покачав головой, отвела взгляд. Уткнулась в блокнот. Все по правилам, никаких промашек. Хелен никогда не нервничала на месте преступления, но в этом Макэвое ее что-то смущало. И дело не в том, что он такой здоровенный. Была в нем какая-то меланхолия, некое подспудное, спрятанное внутри напряжение, отчего чувствуешь себя с ним неуютно. И это при том, что Тремберг отлично ладила с парнями в Управлении. Она с ними на равных, травит, как и все, анекдоты, может перепить большинство коллег-мужчин — свежа как огурец, когда они уже под столом валяются.

Но с этим сержантом все как-то иначе, она не понимает, как держать себя с ним. Макэвой все принимает слишком близко к сердцу и прямо помешан на правилах. Что относится, помимо прочего, к заполнению бланков, к ссылкам на верные параграфы с перечислением пунктов, к использованию политкорректных выражений по отношению к каждому подонку, с которым им приходится иметь дело.

Тремберг знала, что у Макэвоя есть тайны. Год назад в Кантри-парке произошло нечто странное. Одному именитому копу это «странное» стоило работы, а самого Макэвоя на долгие месяцы уложило на больничную койку. Он перенес опасное ранение, это ей известно. Тонкие шрамы остались на лице и, говорят, под дорогими шмотками, в которых Макэвою, похоже, не особо уютно. Тремберг влилась в команду Фарао всего за пару недель до того, как Макэвой вернулся с больничного, и предвкушала знакомство с героем. Но первая же встреча разочаровала. Она увидела маленького человека, заточенного в исполинском теле. Макэвой оказался скромным тихоней — этакий клерк, трепыхавшийся в шкуре колосса. И эти глаза! Большие, исполненные грусти телячьи глаза. Казалось, они ни на миг не перестают сомневаться, оценивать, отвергать и осуждать. Временами он напоминал ей престарелого шотландского короля, укутанного в плед, с мечом на коленях: то и дело кашляет, шмыгает носом, но все еще способен махнуть древним орудием и одним ударом обезглавить быка.

Тремберг в упор разглядывала напарника. Остается лишь на небеса уповать, что им удастся хоть немного продвинуться, прежде чем старший инспектор Колин Рэй и его ручная тюлениха ворвутся сюда и испортят все веселье.

Макэвой встал. Распрямился, ухватившись за скамью. Заметил, что в поисках поддержки его ладонь легла на томик Библии в кожаном переплете.

— Никакого милосердия, — пробормотал он.

— Сержант?

— В уме не укладывается, — тихо сказал Макэвой. Шея, лицо его были красными от напряжения. — Почему ее? Почему здесь? Почему теперь? — Он взмахнул похожей на лопату пятерней. — И зачем?

— Мир жесток, — пожала плечами Тремберг.

Макэвой, не поднимая головы, гладил обложку Библии.

— Глава и стих, — прошептал он.

— Ее звали Дафна Коттон, — заговорила Тремберг уже не таким скребущим голосом, будто скорбной сцене удалось смягчить ее. — Пятнадцать лет. Четыре года прихожанка этой церкви. Приемный ребенок…

— Не так быстро, — попросил Макэвой. У него логический склад ума, но разбираться в деталях куда проще, если те занесены в блокнот по порядку. Ему нравится процесс следствия, стройность последовательных заметок. Но из-за боли в голове и тумана в сознании он не знал, что именно удержится в памяти. — Дафна Коттон, — повторил он. — Пятнадцать. Удочерена. Она местная?

Тремберг с недоумением глянула на него:

— Сержант?

— Здесь у нас черная девочка, детектив-констебль Тремберг. Может, она родом с другого континента?

— А ведь и верно. Не имею понятия.

— Ясно.

Оба разочарованы в себе и друг в друге. Макэвоя беспокоило мелькнувшее слово — «черная». Не стоило ли воспользоваться профессиональным арго? Может, вообще не нужно упоминать цвет кожи? Это профессионализм или обычный расизм? В полиции найдется еще пара человек, кому свойственно обременять себя подобными сомнениями, но если бы не Ройзин, умеющая успокоить, Макэвой давно бы нажил язву, изводя себя такой чепухой.

— Итак, — он еще раз оглядел тело девушки и перевел взгляд вверх, к церковным сводам, — что сказали свидетели?

Тремберг сверилась с блокнотом.

— Она служка, сержант. Из тех, что несут свечи во время шествия. Сидят перед алтарем, пока идет служба. Принимают посох, который протягивает священник, и убирают подальше. В общем, сплошь церемонии и пышные жесты. Большая честь, надо думать. Она занималась этим с двенадцати лет. — Неприкрытый сарказм в голосе Тремберг не оставлял сомнений, что ее собственные религиозные убеждения недалеко ушли от агностицизма.

— Не часто посещаешь воскресные службы? — с усмешкой спросил Макэвой.

Тремберг фыркнула:

— В моем семействе, сержант, воскресенья были для другого таинства — «Формулы-1». Правда, соблюдали мы их истово.