Сумка Гайдара

Работал наш поисковый отряд неистово. Аппетит у всех был зверский. И было бы стыдно в час дня их досыта не накормить.

Я отошел в сторонку поискать сухого валежника, потому что вблизи лагеря все было выбрано, и, обходя кусты барбариса, ухнул в наполненную опавшими листьями яму. Это была воронка или окоп на двух-трех человек, какие тут попадались довольно часто.

Испугаться я не успел. Ушибся не очень. Зато, падая, заметил сухую березу, которая могла помочь моему супу быстрей закипеть.

Я вылез из ямы, облепленный, как ежик, сухими листьями, направился к березке, срубил ее, ободрал бересту, отсек сучья потолще. И обмер: обод!.. Мне вдруг показалось: когда я падал в яму на мягкую кучу листьев, на другом конце этой воронки или окопа мелькнул краешек обода.

Не обруча от дубовой кадушки. Не шины тележного колеса. Там был трубчатый обод железной бочки.

Не померещилось ли?.. Я рванулся к кустам и сквозь цепкие ветви с засохшими темно-бордовыми ягодами совершенно отчетливо разглядел ржавый обод. Цепляясь курткой за сучки и колючки, я подобрался к яме. Смахнул слой листьев — на боку, засыпанная песком, лежала железная бочка.

Что в ней могло быть? Как она сюда попала? Сбросил ли ее в эту яму давний мощный взрыв? Или бочка была кем-то закопана, а взрыв тяжелого снаряда или небольшой бомбы ее обнажил? Как бы там ни было, сама закатиться в гущу леса и закопаться в землю такая бочка не могла.

В каком-то внезапно охватившем меня жару я принялся было откапывать ее топором. Но, к счастью, остановился. Во-первых, я не имел понятия, что в бочке могло оказаться. Во-вторых, дисциплина существовала для всех.

Я неофициально числился кем-то вроде начальника экспедиции, то есть я говорил: «Копайте здесь, а там пока не надо». И меня слушались. Но как только завывало в наушниках миноискателя или на поверхность вылезало загадочное железо, главным становился Толя Григорьев. А он в первый же день решительно заявил:

— Все неясное железо выкапываю только я. Вопросов, надеюсь, нет?

Вдобавок я вспомнил, что осенью сорок первого гитлеровцы сбрасывали на Ленинград вместо зажигалок и фугасок такие вот бочки со взрывчаткой или горючей смесью.

Сброшенная с большой высоты, бочка издавала тугой, угнетающе-низкий звук, не похожий на все знакомые: завывание пикирующего бомбардировщика, нарастающий гул дальнобойного тяжелого снаряда или пронизывающий, ввинчивающийся свист фугаски. Вой падающей бочки, в особенности с проделанными в ней отверстиями, создавал ощущение вселенской неизбежной катастрофы.

Набитая взрывчаткой с каким-то наскоро засунутым в нее капсюлем, такая бочка чаще всего не взрывалась. Она проламывала крышу, перекрытия двух-трех этажей, превращала в труху мебель, сплющивала печи, кухонные чугунные плиты и застревала где-нибудь в столовой или детской спальне.

Но от ее тупого удара в окружности двухсот—трехсот метров испуганно вздрагивали, даже, казалось, подпрыгивали дома, в ушах долго звенел вдавливающий тебя в землю низкий звук. И прибывшие на машинах с сиренами саперы произносили разные крепкие слова, пытаясь найти чертов взрыватель, который мог сработать при перевозке бочки.

Что, если такой гитлеровский подарочек лежал сейчас в яме?

— Толя! — крикнул я. И неизвестно почему: — Товарищ старший лейтенант!

Осторожности ради я хотел сперва показать находку только ему: вдруг я стою возле полутонны тринитротолуола, где не сработало взрывное устройство? Но все-таки ликующие ноты в моем голосе выдали меня. Экскаватор и бульдозер перешли на холостые обороты. И со всех сторон затопали сапоги.

— Ау! Где вы?!

Я отозвался. Первым бежал Толя. За ним саперы: Дима, Гена, Петя и Леонард. Следом — ребята-комсомольцы. Замыкали кавалькаду дядя Миша и Николай Александрович.

Я не стал ничего объяснять. Просто показал на яму.

— Всем отойти! — раздался голос Толи. — Подальше, — добавил он, выждав.

Мы нехотя повиновались.

Быстро и тревожно стучало сердце. Я жалел, что рядом нет сейчас Василия Михайловича. Похоже, подтверждалась его версия о фундаментальном тайнике его отца. Толя подошел к яме. Легонько постучал костяшками пальцев по железу. Бочка почти целиком лежала в земле. Это ухудшало резонанс. Но по стуку Толи, который он повторил уже сильней и громче, мы все убедились, что бочка не пуста.

— Несите лопаты! — велел Толя.

Откапывал он сам. Мне удалось подойти поближе. Я мелко дрожал, точно перекупался в реке, но воздал хладнокровию и мастерству Григорьева должное, когда он саперной лопаткой снимал землю такими тонкими ломтями, точно нарезал к столу сыр или колбасу.

Все-таки мы дождались: появился верх бочки. Крышки у нее не было — затерялась, сорвало, сгнила? Ведь она могла быть и деревянной, скажем, дубовой, взятой с кадушки для соления огурцов. Там, где полагалось быть крышке, набился песок.

Толя выгребал его пальцами с коротко остриженными ногтями. Лишь два или три раза, когда попадались крепкие комки, он рискнул порыхлить их тупой стороной карандаша. Чтобы ускорить дело, Толя прокопал в бочке «тоннель», рука уходила в отверстие по самое плечо, а песок не кончался.