Читаем Сумка Гайдара полностью

— Вы мне утром покажете, где закопано оружие и поповский сундучок?

— Что вы сказали? — не расслышала она.

Я повторил.

— Я не знаю, где они закапывали.

— Но ведь при вас уносили винтовки!

Афанасия Федоровна кивнула:

— Чистая правда. Только на что мне сдались оружие и тот сундучок с бумагами? Командир сказал: «Запомни главную тайну». Я запомнила. Если б он сказал: «Пойдем, мы тебе покажем», я бы пошла. А самой мне в ту минуту ничего делать не хотелось. Все казалось страшным сном.

Я вышел в сени. Черпнул кружкой холодной воды. Сделал несколько глотков. Плеснул над тазом из той же кружки себе в лицо.

Когда я был совсем маленьким, я пытался поймать солнечный зайчик. Похоже, сейчас я занимался тем же самым.

— А кто бы мог мне показать? — спросил я, возвратясь.

— Я ж сказала: кто закапывал, все убиты.

— А невестка?

— Мы вместе сидели и плакали, пока хлопцы закапывали.

— Может, невестка что-нибудь знает?

— Спросите завтра сами. Я наказала ей принести парного молока. А то вам дома скажут: «Ничего себе, погостил на Украине — лица на нем нет».

...Елена Дмитриевна, вдова партизана Игната Федоровича Касича, пришла, когда мы заканчивали завтрак. Поставила на клеенку эмалированный бидончик с крышкой и, обращаясь ко мне, произнесла:

— Кушайте на здоровье. Вы очень худой. — Голос у нее был низкий, с какими-то волнующими интонациями.

Елена Дмитриевна сняла толстое, на вате, пальто, сбросила на плечи шерстяной платок. Она была изящна, тонка, миловидное в юности лицо еще не утратило своей привлекательности. Афанасия Федоровна налила ей чаю, пододвинула масло, хлеб, коробку с конфетами и сказала:

— Борис Николаевич интересуется оружием отряда и поповским сундучком. Не помнишь, где Игнат с Андрианом заховали?

Елена Дмитриевна поставила чашку на блюдце:

— Игнат позвал меня: «Идем, поглядишь». А я ревела вместе с тобой, заупрямилась. Командир заторопил: «Игнат, николи», то есть некогда. Так и не поглядела. Потом Игнат сказал: «Алена, мы закопали по-пид шулою, с правой стороны».

Я не пропустил ни звука. И тут же спросил:

— Где, где?

Елена Дмитриевна с готовностью повторила:

— По-пид шулою.

Но я все равно не понял. Она смущенно улыбнулась, не зная, как мне растолковать.

— Шулы, — пришла на помощь Афанасия Федоровна, — это столбы.

— Телеграфные?

— Нет, — спокойно пояснила Афанасия Федоровна. — У нас если строят сарай, то сперва вкапывают шулы, которые должны сарай держать.

— Значит, закопали в сарае?

— Конечно, — заулыбались женщины, довольные, что я, наконец, понял.

— А сарай цел?

— Откуда ему быть целым? — ответила Елена Дмитриевна. — Крыша прохудилась, стены как сито.

— Но стоит он там же?

— А куда ему деваться?

— Ты вроде перестраивала его после войны? — засомневалась Афанасия Федоровна.

— Не новый же ставила.

— А вот Игнат Федорович сказал: «По-пид шулою с правой стороны» — это если откуда глядеть? — обратился я к Елене Дмитриевне.

Она растерянно улыбнулась:

— Что лево, что право, — мне тогда было все равно.

Я подал Елене Дмитриевне пальто и отправился вместе с ней. Мы пересекли дорогу и тропинкой меж плетней вышли к противоположному краю деревни.

Леплява велика. В этой ее части я никогда не был. Здесь стоял почти новый дом. Стены его желтели неоштукатуренным деревом. А метрах в пятидесяти от избы серел пустой, давно заброшенный сарай. Соломенная крыша его сгнила. Доски стенок истончились, разошлись, образовав щели. Издали он выглядел прозрачным. Неколебимо стояли только шулы — шесть глубоко врытых опорных столбов: четыре по углам и два посередине.

Елена Дмитриевна поднялась в дом, а я проник в сарай. Если не считать чурбака для колки дров, он был совершенно пуст. Я обошел все углы и с нежностью погладил каждый столб. Я еще не знал, под которым из них склад и какая сторона для Игната Федоровича была правой. Но оружие и сундучок лежали у меня под ногами. И если бы у сарая было двести шул, я бы копал под каждой.

Когда я воочию и даже на ощупь убедился, что сарай на месте, оставалось только дойти до Елены Дмитриевны и попросить лопату. Но я уселся на чурбак и, вздрагивая от нетерпения, спросил себя:

«Что ты собираешься делать?»

«Откапывать склад партизанского отряда».

«Ты представляешь, из чего состоит этот склад?»

«Да, из большой партии оружия и сундучка с бумагами».

«Ты надеешься найти в сундучке удостоверения личности Гайдара?»

«Вряд ли. Скорее всего, они попали в руки гитлеровцев».

«Значит, ты думаешь, что под столбом закопаны рукописи Аркадия Петровича?»

«Похоже, что и рукописей в сундучке тоже нет. Зато в нем лежат комсомольские и партийные билеты. Они были сданы командиру на хранение. По ним я уточню список бойцов партизанского отряда. А кроме того, Горелов клал на дно сундучка сложенные листы бумаги».

«Значит, ты все-таки надеешься, что там рукописи Аркадия Петровича?»

«К сожалению, нет. Но эти бумаги тоже представляют большую ценность. Они могут заключать в себе перечень боевых операций отряда, а также сведения о понесенных потерях. Значит, в бумагах могут оказаться неизвестные нам подробности того, при каких обстоятельствах погиб Гайдар и куда делась его сумка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне