Сумка Гайдара

И он улыбнулся. Похоже, создать большое воинское соединение все же удастся. В лесах и селах имеются люди, мечтающие бить врага. В рощах и оврагах много брошенного оружия. Как только новое соединение возникнет, можно будет послать через линию фронта людей, чтобы установить связь с Центром.

Москва пришлет радиста, передатчик, боеприпасы, медикаменты, газеты, может быть, письма из дома. А в Москву, если связь станет регулярной, можно будет отсылать захваченные документы, особо осведомленных пленных, образцы нового трофейного оружия, больных, письма и... рукописи. Его, Гайдара, рукописи, которых и сейчас уже накопилось немало.

Очерки и рассказы за подписью «Арк. Гайдар» опять станут появляться на страницах «Комсомолки». Только вместо пометки «Действующая армия» будет — «Н-ский партизанский отряд». И если даже письма домой не дойдут, родные узнают из газеты, что он жив и здоров.

«Сегодня двадцать пятое, — подсчитывал Гайдар. — Из Прохоровского лагеря уходим вечером двадцать шестого. К первому ноября мы уже на новом месте...»

Вот примерно какие мысли занимали Аркадия Петровича.

Возможно, когда Гайдар с товарищами поднялся на рельсы, сбежал по склону насыпи и двинулся в сторону хаты Глазастого, сторожевой центр в его подсознании отчаянно засигналил: «Опасно!.. Опасно!..»

Но Аркадий Петрович в тот вечер этих сигналов не услышал...

ТУРНИР

В бывшем здании райисполкома горел свет. Двое дежурных полицаев играли дорогими старинными шахматами в поддавки. Один был худ, светловолос, лет двадцати трех. Он считался старательным и смышленым. Второй был усат, солиден. Ему перевалило за сорок. Он мечтал о спокойной жизни без нужды, любил ночные обыски и «ликвидации»: подрастали две дочери. Нужно было готовить им приданое, чтобы в это смутное время девочки сумели выбрать стоящих женихов.

Усатый понимал, что проигрывает, и норовил сжулить.

Младший следил за ним во все глаза, но тут зазвонил телефон.

— Нет пана Костенко, — ответил младший. — Он спит. Побачьте за окошко: все добрые люди уже спят. — И, зажав рукой микрофон, шепнул усатому: — Подай ему Костенко, и все.

— А ну, дай мне, — перехватил трубку усатый. — Кто говорит? И чего тебе не спится? Нехай тебе баба нацедит чарочку, и добре поспи... Партизаны в Лепляве?! Чего ж ты, подлюга, молчишь? — И повернулся к младшему: — Бежи, сынку, до Корнея Яковлевича.

Молодой полицай, прихватив винтовку, нехотя отправился в путь. Костенко жил не близко. Надо было дойти до края села, повернуть налево. И в самом конце темного переулка, на небольшом холме, стоял выкрашенный в небесно-голубой цвет дом.

Полицай отпер калитку и постучал в толстый ставень.

В ответ не донеслось ни звука. Младший постучал настойчивей. За ставнем приоткрылась форточка.

— Кто там? — встревоженно спросил женский голос.

— Звиняйте. Я до Корнея Яковлевича.

— Его немае дома. — И форточка захлопнулась.

— Титочка Домаха, погодьте. Иван я. Из райуправы. Корнея Яковлевича срочно до телефону.

За тяжелой дверью брякнули засовы, зазвенели кандальные цепи. И полицай увидел через узкую раскрывшуюся щелку часть цветастого, с красными маками, платка, тугую полную женскую щеку и широко вытаращенные в испуге глаза. То была жинка районного старосты.

— Партизаны! — шепнул ей Иван.

— Ай!

— Не здесь... в Лепляве.

Но ей все равно стало дурно. Домаха помнила ту ночь, когда партизаны явились за ее мужем, чтобы везти его в лес — на суд. Корнея Яковлевича, по счастью, не оказалось дома.

— Ступай в управу, — слабым голосом ответила она полицаю, — Корней Яковлевич скоро придет.

— Я обожду! — обрадовался полицай.

— Кому велено — ступай.

А секрет заключался в том, что, случайно избежав веревки, районный староста дома уже больше не ночевал. Не доверяя полицаям, которых сам набрал из жулья и прощелыг, Костенко отказался от ночной охраны и завел себе три тайных убежища. Где они и в котором Корней Яковлевич нынче спит, ведала только его супруга.

...Незадолго до войны неожиданно просочились сведения о том, что Костенко служил в гражданскую у белых и сильно лютовал с пленными. Одно за другим пошли в НКВД письма, но доказательств они не содержали. После каждого такого письма и Костенко, и его жену вызывали на допросы.

Но жена ничего не подтверждала и, где Корней Яковлевич закопал кринку с сохраненными на всякий случай документами о своей лихой службе и хорошо промазанным наганом, не проговорилась тоже. А когда пришли оккупанты, Костенко ту пузатую криночку извлек — и гитлеровцы сразу поставили его районным старостой.

Ни жива ни мертва Домаха прибежала к чужому, покинутому сараю, условленно застучала. Муж мгновенно проснулся, прильнул к стеклу и тут же отпер дверь.

Пан Костенко был в шапке, сапогах, наброшенном на плечи полушубке. В руках он держал автомат ППШ на 71 патрон. А на поясе его висели: парабеллум, финка в ножнах, запасные диски к автомату и холщовые мешочки с гранатами.

В таком свободном, не стесняющем наряде в закутке для телят, где пахло гниющим навозом, отдыхал после трудового дня полноправный хозяин района пан Костенко.

ПЕРЕПОЛОХ