Сумка Гайдара

Узнав, в каком бедственном положении находится группа, лишенная всяких припасов, в которой к тому же появились больные, лесник до перехода окруженцев в партизанский отряд регулярно снабжал полковника и его товарищей продовольствием.

В своих записках Орлов особо отметил, что сыновья лесника, Вася и Володя, «были нашими помощниками. Вместе с маленькой сестренкой Олей, стоя на часах, они трижды предупреждали нас о приближении немцев. Разумеется, Аркадий Петрович с ребятами быстро подружились. В особенности с Володей, который не отходил от Гайдара ни на шаг. И мы прозвали его адъютантом».

На мой вопрос, где семья лесника живет теперь, полковник ответил, что не знает.

Я запросил Киев, Полтаву, Черкассы — адресные столы этих городов ничего сообщить на смогли. Хотел искать дальше, но тут меня что-то отвлекло. Начались новые поездки. Возникли новые версии, которые в ту пору казались более перспективными. И сейчас я расплачивался за то, что не довел поиск семьи Швайко до конца.

Домой я возвращался через Киев. Из автомата на речном вокзале позвонил Орлову, предупредил, что скоро буду, завез в гостиницу свой увесистый чемодан и, прихватив магнитофон, отправился на бульвар Лихачева, где жил полковник.

В тесной прихожей мы обнялись. От мягких, выбритых щек Орлова пахло одеколоном. Одет он был по-весеннему, в рубашке с отложным воротничком.

Александр Дмитриевич легонько втолкнул меня в комнату. Я поздоровался с Марией Филипповной и сел на диван. Сам Орлов устроился на своем любимом месте — возле письменного стола.

Полковник был высок, массивен. В авиацию он пришел, когда в летчики набирали богатырей. И я физически ощущал, как ему тесно в малогабаритке.

— Заводи свою машину. Розетка у тебя за спиной, — без лишних расспросов велел Александр Дмитриевич.

Я включил разговор с Известным полицаем.

Александр Дмитриевич слушал запись, сердито и даже враждебно следя за тем, как вращаются бобины, словно из железного ящика вещал живой полицай. Мария Филипповна, осуждающе глядя на меня, то и дело бросала беспокойные взоры на мужа.

Со стен на меня смотрели фотографии Орлова, по которым можно было проследить весь его боевой путь. Вот он, совсем еще юный, семнадцатилетний, с новеньким орденом Красного Знамени, полученным из рук командарма М. Н. Тухачевского прямо на кронштадтском льду; на соседней фотографии Александр Дмитриевич был с двумя шпалами майора — уже после Испании; на остальных — уже в погонах, с орденами на цветастых ленточках. Среди наград выделялся орден Ленина.

Над моей головой висели, грозя обрушиться, битком набитые книжные полки. Тут были в основном многочисленные издания повестей и рассказов Гайдара. И резкий, самоутверждавшийся голос предателя, который лгал и оправдывался, звучал в этой комнате особенно кощунственно.

Мне вдруг сделалось за этот голос стыдно. Я опустил голову. А когда кончилась пленка и я встал, чтобы поставить другую кассету, то увидел, что полковник плачет. Крупные слезы катились по его грубым щекам со множеством шрамов от осколков стекла и металла.

— Машенька, дашь ты мне, наконец, платок? — резко обернулся он к Марии Филипповне.

Ни слова не говоря, Мария Филипповна скрипнула дверцей шкафа, протянула накрахмаленный платок и, пока Александр Дмитриевич его разворачивал, поставила на стекло письменного стола рюмочку с каплями. В комнате нежно и печально запахло увядшими ландышами. Орлов вытер платком щеки и глаза, без возражений выпил лекарство.

— Значит, предал отряд Александр Погорелов, — растягивая слова, произнес полковник. — Какой же это Погорелов?.. Фамилия вроде знакомая. А как он выглядел, уже не помню. Покажи-ка мне лучше фотографию.

— Снимка у меня нет, — мешался я. — Обошел несколько деревень — ни у кого не сохранился.

— Нет, ты мне эту фотографию достань, — требовательно произнес полковник. — Мы поместим ее в твоей книге и делаем такую подпись: «Вот подлец, который предал нашего Аркашу».

Александр Дмитриевич встал и несколько раз прошелся по комнате.

— Погорелов, Погорелов... Какой же это Погорелов? — едва слышно просил он сам ебя. И вдруг громко рассмеялся: — Да я же его отлично знаю. Это же он привел нас в отряд... Это было под Озерищами. Мы только вырвались из Семеновского леса. Жили в шалашах. Голодно, надо казать, жили. Вдруг утром, неподалеку лесной опушки, где стояли шалаши, раздались два винтовочных выстрела.

Мы хватились за оружие. Через минуту появился Гайдар. Он вел под конвоем мужчину в гражданском — грузного, круглолицего, испуганного. Когда они приблизились, я понял: задержанный пьян.

Аркадий Петрович доложил, что стоял в наряде, приметил подводу с подводчиком и верхового рядом. Окликнул. Велел остановиться. Подводчик бросился в кусты, а верховой повернул обратно и пустил галопом.

«Пришлось стрелять, — сердито закончил Аркадий Петрович. — На подводе несколько мешков муки и неполная канистра спирта».

«Кто вы такой? Ваши документы?» — обратился я к арестованному.

«Не имеете права меня задерживать», — ответил он.