Читаем Сумка Гайдара полностью

Семья Швайко жила на тихой улице, в старинном доме, неподалеку от знаменитого оперного театра. Дверь открыла пожилая полная женщина. Волосы гладко зачесаны в пучок. Лицо почти без морщин. Глаза внимательные, близко посажены к переносице. Движения точные, быстрые. Это была вдова лесника, Анна Антоновна.

Она с достоинством пожала мне руку. Пока я вешал в прихожей куртку, обстоятельно оглядела меня.

— Проходите, пожалуйста.

Комната, куда я вошел, была громадна, но по расстановке мебели я понял, что она единственная.

— Пойду согрею чай, — сказала Анна Антоновна.

Я сразу направился к стене, увешанной фотографиями. Особенно много, по сельской моде, их было в желтой полированной раме под стеклом.

Вот Анна Антоновна в молодости: сарафан, белая кофточка, в лице решимость, природная сила и грусть. Видно, и тогда ей жилось нелегко.

Рядом девочка лет пятнадцати. Глаза смотрят прямо. Волосы до плеч. Волнистая прядь спускается на лоб. Так носили после войны. Леля? Тут же другие снимки: мальчик в зимнем пальто и фуражке, лет тринадцати-четырнадцати. Володя? Юноша, похожий на Володю, но светловолосый и постарше. Вася?..

А вот Володя в гимнастерке с погонами. Густые темные волосы его зачесаны назад... Снимок повзрослевшего Василия. Значит, оба сына остались живы?!

А в нижнем углу рамы я обнаружил снимок, отклеенный от служебного удостоверения. Пожилой мужчина в толстой нанковой куртке и белом хлопчатом свитере. Маленькие усики на добром лице. В глазах усталость. Похоже, человека давно уже подтачивал какой-то недуг. По сходству черт с детьми не стоило труда догадаться: Михаил Иванович.

Значит, это ему Орлов доверил планшет, набитый секретными документами, а Гайдар — скорей всего — свои рукописи?

Чаепитие длилось долго. Анна Антоновна расспрашивала, где я в Москве живу, в каком классе у меня сын, здоровы ли мои родители.

Но за ее расспросами проступало отчетливое желание понять, что я за человек и стоит ли ради меня погружаться в то далекое, полное печали и горя прошлое. Для меня ее решение значило многое: ведь в журналистике важна подробность.

Когда чаепитие закончилось, я вернулся к желтой раме с фотографиями.

— Михаил Иванович похож на старого учителя, — сказал я. — Он преподавал когда-нибудь в школе?

— В семье у нас только Вася стал учителем, — ответила Анна Антоновна, глядя на фотографию. — Муж любил детей, но работать в школе ему не довелось. При царе служил в пограничниках. Когда началась революция, сперва партизанил. Потом его назначили комиссаром продотряда. После демобилизации избрали председателем райисполкома. Должен был пойти на повышение, но тяжело заболел. Врачи ему помочь не сумели. И с руководящей работы по состоянию здоровья он вынужден был уйти. Решил поступить на спокойную должность — в лесники. И сложил на этой «спокойной» должности голову.

— Где же вы под Леплявой жили?

— На кордоне № 54. Это неподалеку от лагеря партизан. Прямо в лесу стоял большой дом. Занимали мы в нем только одну комнату. В остальных — соседи. Одно соседство оказалось особенно неприятным. Когда муж председательствовал в райисполкоме, он раскулачил известного мироеда П. Но муж был человеком мягким. Излишки имущества отобрал, а ссылать не стал. Пожалел семью.

И вот осенью сорок первого, когда пришли германцы, П. сделался нашим соседом.

Я был озадачен.

— Но раскулаченный мироед был вашим соседом только первое время, — произнес я. — А потом-то вы, наверное, поселились в отдельной избе?

— Кто вам так объяснил? — недоуменно и строго спросила Анна Антоновна.

— Никто. Просто я думаю: имея таких соседей, невозможно было помогать окруженцам.

— Невозможно? — усмехнулась женщина. — А вы бы что сделали на нашем месте?.. Стучит в окошко раненый или просто голодный. А я ему скажу: «Ступай, солдат, мимо. Никакой тебе еды не будет, потому что за стенкой у меня доносчик и мироед»? Гостил у нас Ивкин, секретарь Киевского подпольного горкома. Посмертно его наградили званием Героя Советского Союза. Он предлагал убрать П. Муж не согласился: «Как можно, соседи...» Муж говорил: «Пока рядом партизанский отряд, нас не тронут».

И он оказался прав: П. донес, когда отряда не стало...

А помогали мы так. Пока стояли теплые дни, еду носили военным в лес. А с наступлением холодов оборудовали сарайчик. Навалили побольше сена. Отнесли туда брезент, попоны.

— И соседи знали, где этот сарайчик?

— А как же?.. Помогать мы могли только на глазах.

Анна Антоновна замолчала. В комнате зазвенела тишина. Я знал немало людей, которые в годы войны рисковали. Они подвергались опасности, но все же надеялись: вдруг обойдется. А здесь был тот ошеломляющий случай, когда семью за подвиг ждала неминуемая кара, но это никого не остановило...


ПАЦИЕНТ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне