– Трудно поверить, что все это тут, да? – сказал офицер.
– Почему, сэр? – спросил Доминик.
– Потому что тут была личная нацистская штаб-квартира Гитлера. – Офицер содрогнулся, и взгляд его сделался отсутствующим; Доминик подумал, что же тому довелось увидеть.
У Доминика одно только имя Гитлера вызывало в памяти образ тех набитых телами товарных вагонов в Дахау. Он знал, что этот образ останется теперь с ним до конца дней, таким же, каким был в момент, когда он увидел это адское зрелище – со всеми запахами и криками солдат.
– Ну что же, – сказал офицер, выпрямляясь, – теперь тут мы сортируем украденное ими искусство, чтобы вернуть тем, кто его на самом деле заслуживает. Идем, покажу тебе твою старую подружку.
Доминик с любопытством поднялся следом за офицером в огромную квадратную комнату, которая была бы серой и мрачной, если бы по ее стенам не были развешаны прекрасные картины в золоченых рамах. Окно в комнате было одно, с грубой прямоугольной рамой. Оно выходило на запад и пропускало лишь квадратик сероватого света, но и этого света было достаточно, чтобы осветить развешанные на всех четырех стенах портреты. На Доминика смотрели искусно изображенные лица людей в разных позах: откинувшиеся назад, дерущиеся, позирующие, и с разными выражениями лиц: мрачными, улыбающимися, смеющимися.
Но его внимание немедленно привлек один, расположенный в самом центре комнаты, портрет. Мягкие глаза девушки, искусно изображенной рукой Леонардо да Винчи, смотрели мимо него. От того, что мольберт с картиной разместили прямо в центре комнаты, он сделался еще более выразительным. Даже среди других работ кистей великих мастеров эта девушка выделялась, и красота ее сквозь века покоряла сердце Доминика.
– О! – воскликнул он. – Это она!
Офицер рассмеялся и похлопал его по плечу.
– Я оставлю вас наедине. К работе приступаешь завтра утром. А пока наслаждайся.
Офицер ушел прежде, чем Доминик успел его поблагодарить, оставив Доминика вновь смотреть в глаза Чечилии Галлерани.
79
Знакомые черты: мягкие карие глаза, живое выражение лица. Белый горностай.
Эдит не могла поверить своему счастью: она вновь стояла перед «Дамой с горностаем» да Винчи. Но на этот раз она была не в подвале в раздираемой войной стране, не в трясущемся поезде или в соляной шахте и не в доме человека, вознамерившегося уничтожить все, что есть в мире хорошего.
Она была в Мюнхене, своем родном городе. На этот раз она была в безопасности. И картина тоже была в безопасности. Эдит едва могла себе это вообразить.
– Это неплохие новости, Эдит, – сказал ей недавно Бюхнер и оказался прав. – Это предложение от сил союзников. Они хотят, чтобы ты присоединилась к ним в качестве гражданского сотрудника на базе союзников тут, в Мюнхене. Через эту базу пройдут произведения искусства со всей Европы – включая те, что были изъяты в Польше. Их будут собирать, описывать и отправлять истинным владельцам, где бы те ни находились.
Эдит в неверии уставилась на него. Манфред. Списки, которые она составила, все-таки попали в нужные руки. Манфред был в восторге от составленных Эдит списков. Он сказал ей, что ему понадобится время, чтобы связаться с коллегами и выяснить, как лучше всего использовать собранную Эдит информацию. И вот наконец ее усилия, возможно, принесли плоды.
– Эта база тут, в Мюнхене?
Бюхнер просто кивнул.
– Мне очень не хочется снова тебя терять, когда ты только к нам вернулась, но они запросили тебя лично, по имени. Я понятия не имею, откуда они о тебе узнали, но они настаивали, чтобы с ними работала Эдит Бекер. Ты, должно быть, сделала что-то… невероятное.
Союзникам были нужны ее услуги, в качестве гражданского специалиста. Ей никуда не приказывают ехать. Оставлять отца не придется, и при этом у нее будет возможность работать со столь дорогими ее сердцу бесценными сокровищами и охранять их – на сей раз действительно охранять. И ее осторожно переписанные тайные списки, возможно, наконец-то используют по назначению.
Но вскоре после того, как Эдит отправилась на свою новую работу, торопливым шепотом и удивленным оханьем по коридорам разнеслась новость об аресте директора Бюхнера. Его обвиняли в сговоре с целью хищения из музея во Франции Гентского алтаря, и союзники хотели допросить его о местонахождении других произведений искусства. Эдит с трудом могла поверить собственному везению: ее пригласили помогать возвращать произведения владельцам, а не арестовали за их конфискацию.
Была ли она виновна в конфискации «Дамы с горностаем» Леонардо да Винчи? Эдит смотрела в глаза Чечилии Галлерани, такие полные жизни даже спустя пятьсот лет и после бесчисленных переездов по раздираемым войной странам. «Я сделала все, что могла, чтобы тебя защитить, – молчаливо взывала она к девушке на картине, как будто бы сама Чечилия могла засвидетельствовать добрые намерения Эдит. – Так многое из случившегося было за пределами моего контроля». Но в глубине души Эдит знала, что это неправда.