Сумрачная дама

– Они сбежали до нашего приезда. Их ищет Гестапо.

Эдит накрыла странная смесь стыда и облегчения. Она лично собрала каталог известных картин в собственности этой семьи. Эдит была в ответе за кражу одних из самых ценных произведений искусства в мире, за варварский обыск в этом имении и за конфискацию всего, что в нем было. Одновременно с этим она подвергла опасности жизни людей. А что, если она откажется продолжать? Будет ли и ее жизнь тоже в опасности?

Эдит испугалась, что ее может стошнить. Она не собиралась никого отправлять в изгнание. Она точно не хотела, чтобы из-за нее кого-то убили. Она осознала, что в том, что их тут больше нет, была ее вина. Но задумавшись об огромных масштабах этой операции – целая колонна военной техники, десятки солдат и офицеров, военная полиция, – Эдит осознала, что было уже поздно. Она с головой погрязла в конфликте, бывшем больше ее самой, и не важно, хотела она этого или нет.

Успеет ли семья убежать достаточно далеко и найти укрытие, прежде чем их настигнет Гестапо? Сможет ли вернуться в свой дом? Впалые глаза той женщины в поезде огнем горели в ее памяти.

– Они, видно, думали, что мы идиоты, – сказал лейтенант Фискер, и глаза его светились самодовольством. – Было очевидно, что дверь замурована наспех. Цемент был еще мокрый.

– В стене? – спросила Эдит.

Он кивнул.

– Они много чего спрятали в старой комнате, в которую можно попасть только через узкую дверь, спрятанную за шкафом. Они пытались сделать вид, что это просто стена, но очень получилось плохо. Наши ребята нашли ее за несколько минут.

У Эдит по спине пробежали мурашки.

Лейтенант Фискер повернул за угол, и они оказались в изысканной гостиной. Комната была забита накрытой брезентом и простынями пыльной мебелью и всяческой годами неиспользуемой утварью. Посреди этого бедлама лениво ошивались полдюжины офицеров военной полиции. Лейтенант подвел Эдит к дыре в задней стене; кирпичи из нее были наспех выбиты.

– Об этом месте мы узнали от польского каменщика, который замуровывал эту дверь. Он пытался держать все в секрете, но не смог от нас ничего утаить. – Лейтенант Фискер одарил ее еще одной улыбкой.

В комнате стояли длинные столы, и на каждом из них лежали украшения, произведения искусства и деревянные ящики. На одном из столов лежали одна на другой две стопки картин. Эдит задумалась, знают ли эти люди, насколько ценны эти картины и артефакты. Похоже, они обращались с ними весьма небрежно.

– Я не очень разбираюсь в искусстве, – сказал ей Фискер, – Но, по-моему, тут почти музей, – он обратился к охране: – Эта дама – специалист из Старой Пинакотеки в Мюнхене. Обеспечьте ей полный доступ для осмотра работ. Она решит, что из них грузить для перевозки.

Охрана расступилась, и Эдит подошла к столу. Она протянула дрожащую руку и прикоснулась к раме верхней картины в стопке. Это был маленький, потемневший от многовековой пыли пейзаж.

– Полагаю, вы в курсе своих обязанностей. Я оставлю вас с вашей работой, – сказал Фискер. – Только одно еще, Фройляйн Бекер. – Он дотронулся до ее руки и понизил голос. – Следите, с кем делитесь информацией. Наши войска легко берут города, но тут в селах польское сопротивление.

Сопротивление. Что именно это значит? Сердце Эдит заколотилось.

Лейтенант Фискер будто бы прочитал ее мысли.

– Они организованнее, чем думает наше командование в Германии. Кто-то из них может попытаться с вами связаться, чтобы добыть информацию. Это может быть кто-то, кого вы считаете заслуживающим доверия. Не ведитесь на красивые личики, фройляйн. Следите за тем, что вы и кому говорите.

Внезапно они услышали из-за одного из больших ящиков сдавленный выкрик.

– Heiliger Strohsack![24]

Все обернулись. Из-за стопок ящиков и рам появился невысокий солдатик в пыльной форме и каске. В руках он осторожно держал завернутый в бумагу пакет; по краям бумага порвалась, и под ней виднелась золоченая картинная рама.

– Смотрите, что я нашел!

15

Леонардо

Флоренция, Италия

Май 1482

За воротами Флоренции чувствую, как сотрясаются в колеях дороги колеса кареты. Поддерживаю деревянный ящик, и он бьется о мое бедро.

Наконец-то. После стольких лет попыток добиться расположения двора Медичи, стольких лет поиска покровителя, стольких лет замирания от страха перед очередным доносом, я наконец-то покидаю Флоренцию, отправляясь навстречу лучшим перспективам.

Позади нас лежат, похороненные на дне одной из этих раскачивающихся повозок с мулами, сундуки, набитые блокнотами, кистями, углем, перьями, красками. Шелковые чулки и халаты, атласные шапки, льняное нижнее белье и моя любимая лиловая бархатная накидка. Мне говорили, что в Милане холодно.