Сумрачная дама

Чечилия подумала, что поет лучше, чем раньше. Ей было жаль, что тут нет брата, что его отправили по приказу его светлости так далеко от Милана. Она знала, Фацио гордился бы ею, восхвалял бы ее таланты, которые так хорошо развились под руководством придворного поэта и музыкантов Людовико иль Моро. И, если говорить по правде, присутствие Фацио придало бы ей смелости, которой так не хватало именно сейчас, когда она репетировала, чтобы спеть перед Людовико, его придворными и полным залом незнакомцев.

Но брата не было, и Чечилия остановила свой взгляд на придворном поэте Бернардо Беллинчионе, седовласом мужчине, который сидел за арфой позади Марко. У Бернардо были яркие глаза и серьезный взгляд, и Чечилия заметила, что его губы едва заметно шевелятся, беззвучно произнося слова песни. Он просто не мог удержаться. Это он, он сам, написал слова этого и многих других сонетов. Она смутилась, но Бернардо подбодрил ее легким жестом. «Продолжай, cara[27]».

Чечилия провела в обществе Бернардо долгие часы, углубляясь в поэзию, музыку, литературу. Хотя по возрасту Бернардо годился ей в дедушки, если она могла назвать кого-то при дворе герцога своим другом, то только его. Вдвоем они сочинили несколько поэтических и песенных отрывков. Бернардо, как эксперт, был приятно удивлен талантами Чечилии, а ее очаровывала красота его слов и мастерство, с котором он собирал их вместе быстрым росчерком пера.

– Теперь достаточно, – приказал Бернардо, и Чечилия смотрела, как он записывает на пергаменте несколько строк и шепчет себе под нос, на ходу подбирая слова и рифмы. – Дай мне пару минут.

Чечилия оторвалась от страницы с нотами и подошла к окну вдохнуть тяжелый, пропитанный ароматом цветов, воздух. Под окном сидела Лукреция Кривелли. Чечилия полагала, что Людовико – если он вообще задумывается о подобных вещах – считает, что Лукреция может стать для Чечилии подругой, но эту девушку не интересовало ничего из того, что любила Чечилия. Она никогда не задумывалась о музыке, поэзии или мифологии. Казалось, все, что ее интересует, – это наряды и манеры придворных. Если Лукреция не была занята тем, что мучала Чечилию новейшими процедурами для красоты, почерпнутыми из книги женских секретов, она часами просиживала у окна, обмахиваясь веером, или лениво тянула цветные нитки по своей вышивке.

Но Чечилия не собиралась проводить свои дни как праздная придворная. Она хотела большего. Не просто окружить себя талантливыми музыкантами, поэтами и писателями как Бернардо, а самой стать одной из них. Если бы она смогла показать Людовико иль Моро и двору, чего она стоит, она уже не была бы просто новенькой игрушкой, которая радует глаз один сезон, а потом так же быстро теряет свою привлекательность. Если бы ей удалось развлечь и впечатлить гостей Людовико своими литературными и музыкальными талантами, он понял бы, что лучше оставить ее рядом с собой на много лет.

– Его светлость не любит арфу, – прошептала Лукреция достаточно громко, чтобы ее услышала Чечилия, но так, чтобы эти слова не долетели до ушей Марко, придворного музыканта.

Чечилия приняла к сведению отзыв Лукреции, а потом задумалась о том, чего еще она может не знать о вкусах Людовико. И подумала, что, если она хочет стать чем-то большим, чем игрушка его светлости, это необходимо поскорее выяснить.

17

Доминик

Под Ахеном, Германия

Октябрь 1944

Доминик увидел на горизонте за лагерем столб пыли, а потом услышал рев двигателей. Пол вздрогнул, проснувшись от тревожного сна. Он сидел на небольшом пятачке пожелтевшей травы, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Солдаты подготовили оружие к бою, но когда маленькая колонна подошла поближе, оказалось, что она состоит из американских грузовиков в две с половиной тонны.

Пол и Доминик наблюдали за тем, как машины остановились, и в тот же миг к ним приблизилась стройная фигура капитана Хэнкока. Открылась дверь с пассажирской стороны головного грузовика, и оттуда вышел широкоплечий мужчина с аккуратно стриженными усами и нейтральным выражением лица.

– Сэр! – Капитан Хэнкок отдал честь. Пол и Доминик переглянулись и последовали его примеру.

– Вольно, Хэнкок, – произнес новоприбывший. Погоны сообщали, что он лейтенант-коммандер.

Хэнкок показал на него:

– Лейтенант-коммандер Джордж Стаут, – сказал он. – Он наш босс.

Доминик внимательно пригляделся к рослому лейтенант-коммандеру с черными усами.

Вот уже две недели как Доминик вместе с остальными солдатами нервно слонялись по этому лагерю и издали наблюдали, как горит город Ахен. Вокруг не было ничего, кроме дымящихся груд камней. Ночами небо светилось, а днем солдаты глядели, как в небо поднимаются столбы дыма. Всемирно известный центр культуры и искусства – столица Карла Великого – превратился во всего лишь очередной разбомбленный город, издали напоминающий нелепую гору углей от брошенного каким-то беспечным великаном кострища.