Сумрачная дама

Так или иначе, Чечилия до сих пор старалась очаровать каждого гостя в герцогском замке. И ее мелодичный голос, не говоря о выверенном аккомпанементе лютни и ее необычайном таланте в декларации стихов, казалось, производил впечатление. Ее переполняла гордость от того, что остальные так довольны ее работой, и каждый раз, очаровав кого-то нового, она ловила на себе взгляд Людовико и понимала, что все не зря. Чувствуя в глубине души неуверенность в своем положении, Чечилия, однако, не могла не признать, что Людовико, без сомнения, испытывал к ней страстное влечение. Она же жаждала его одобрения, его похвалы.

– Не знаю, что делать с твоими руками… – Леонардо жестом приказал Чечилии сесть и принять ту позу, которая была на портрете.

– Может, собака… Можешь взять ее на руки?

Чечилия подняла с пола Виолину и разместила ее теплое пухлое тело на коленях, усаживаясь в кресло. Виолина выжидающе посмотрела на Чечилию похожими на бусинки глазами и прижала ушки, когда Чечилия провела ладонью по маленькой круглой голове собачки.

– Традиционный символ преданности, – заметил Бернардо.

– Нет! – сказала Чечилия. – Не с собакой.

– Не с собакой? – переспросил Леонардо, его кисточка замерла в воздухе. – Тогда с чем?

Чечилия прижала палец к подбородку. Это казалось глупостью, но она знала, что это важный вопрос. Чечилия просто понимала, что идея держать на коленях собаку ей не подходит. Слово «преданность» почему-то вызвало у нее раздражение.

– Нет, думаю, собака не подойдет.

Леонардо в упор смотрел на нее из-за мольберта.

– Но тогда нужно что-то еще. У вас есть другая мысль?

– А что если… другое животное?

Она увидела, как мастер да Винчи поднял брови.

– Другое животное? Но собака кажется самым подходящим символом для этой картины. Такого рода портрет подразумевает верность.

Чечилия кивнула.

– Но люди держат и других питомцев. Кошек. Птиц. Мышей. Хорьков.

– Или горностаев, – сказал Бернардо и поднял палец, как античный оратор. – По-древнегречески «гале». Гале. Галлерани…

– Да! – воскликнула Чечилия. – Галлерани! Моя фамилия. Его светлость никогда не забудет, кто я такая.

– Не думаю, что есть такая опасность, синьорина, – сказал живописец.

Леонардо долгим взглядом посмотрел на недописанную картину. Чечилия была уверена, что он станет спорить и, вероятно, все равно напишет собаку. Но вместо этого он провел ладонью по бороде, как будто это могло хоть немного сгладить все нюансы такой сложной идеи.

– Горностай, – сказал он. – Его шубка делается белой зимой и так ему легче спрятаться от врага. Говорят, что встретив охотника, горностай скорее умрет, чем запятнает свою прекрасную белую шубку. Поэтому он считается символом чистоты. Еще это символ плодовитости. Даже беременности.

Чечилия увидела, как порозовели от смущения щеки художника, когда он осознал, что только что произнес. Они трое сидели в неловком молчании, пока художник обдумывал, как выпутаться из этой ситуации. Он не хотел ее оскорбить – в этом она была уверена.

– Но, – сказала Чечилия, – подумайте вот о чем! Сам король Неаполя принял его светлость в Орден Горностая. Людовико это так понравится! Я уверена.

Внезапно его лицо озарилось, и она увидела в нем тот же энтузиазм, который, бывало, испытывала сама. Леонардо стал быстро рисовать наброски вышеупомянутого горностая на лежащем рядом с ним листке пергамента.

– Моя дорогая, вы просто сокровище!

Леонардо и Чечилия вернулись в свое обычное состояние модели и художника, снова почувствовали себя уверенно. Она гладила белую головку Виолины, пока Леонардо работал над изображением горностая на пергаменте.

Дверь в комнату распахнулась, и Чечилия, обернувшись, увидела Марко, занимавшего при дворе должность музыканта. Он вбежал в комнату, буйные локоны спадали ему на глаза.

– Вы слышали новости? – спросил он, чуть не опрокинув складной столик мастера да Винчи, заставленный красками и кисточками. – Счастье! Важный праздник уже близко! Назначена свадьба нашего господина и прекрасной Беатриче в замке в Павии.

Чечилия тяжело сглотнула.

– Зрелищная зимняя церемония! – выкрикивал он. – Осталось меньше тридцати дней. Так много надо успеть!

35

Эдит

Мюнхен, Германия

Ноябрь 1939

На широких проспектах вокруг парка развешивали огромные флаги со свастиками в преддверии военного парада. Зимние торжества.

– Ты быстро ходишь.

Эдит спрятала улыбку.

– Извини, папа. Мы никуда не спешим.

Они медленно шли по тротуару, и Эдит крепко держала отца под руку. Другой рукой он прижимал к себе Макса – выцветшую плюшевую собачку. Она замедлила шаг, пытаясь не думать о маленькой телеграмме, еще одном кусочке бумаги, который вновь изменит ее жизнь. Через два дня она снова уедет из дома, обратно на линию огня. Как ей сказать об этом отцу?

Пришла зима с порывами холодного ветра, от которого постукивали оконные рамы и клонились к земле тонкие ветки деревьев по краю парка. На другом берегу реки Изар улицы наполнились людьми в военной форме, они маршировали строем, а жители Мюнхена смотрели на них из окон.