Сумрачная дама

Доминик хотел бы тоже задать эти вопросы вслух. Вместо этого он постарался улыбнуться Стефани вымученной улыбкой.

– Знаете, вы еще можете вернуться в Бонн. Вам необязательно ехать в шахты. Если мы найдем там ваши сокровища, мы все равно вернем их вам.

Стефани затряс головой еще до того, как Доминик закончил:

– Нет, нет. Я еду. И конец. – Его глаза загорелись упрямством. – Они не заберут у меня все.

– Поехали! – закричал Хэнкок. – Давайте отсюда выбираться.

Остаток долгого дня они медленно ползли по сельским дорогам, останавливаясь, чтобы прикрыться, каждый раз, когда видели какое-то движение на вершинах холмов. Еще одной перестрелки им как-то удалось избежать. Ускориться они смогли только с темнотой, въехав под прикрытие густого леса. Доминик осторожно разложил картины по дну кузова и внимательно осмотрел каждую в поисках дыр от пуль и других повреждений.

Изможденный, он оперся спиной о борт кузова; винтовка привычным весом лежала на коленях. Они, покачиваясь, ехали в ночь. Во время перестрелки в коричневой бумаге, в которую были завернуты картины, образовались дыры. Доминик откинулся назад и смотрел, как через эти дыры просвечиваются, отражаясь в золоченых рамах, огни фар машины за ними. Это было сюрреалистичное зрелище: проблески красоты, которой совсем не место в этих опустошенных смертью и разрушениями местах.

На закате грузовик переехал через мост, и Доминик выглянул посмотреть на широкое сверкающее водное пространство Рейна. Они ехали на восток, в сторону Зигена.

40

Чечилия

Милан, Италия

Январь 1491

– Туже.

Чечилия ухватилась за каменную полку камина, и Лукреция Кривелли туго затянула завязки корсета вокруг ее растущего живота. Чечилия с трудом сдержала крик боли.

– Синьорина, ваша талия стала шире, – сказала Лукреция. – Я тут мало что могу сделать. Какая жалость. – Чечилию передернуло от неискренности ее голоса.

Январь. Прошла половина срока беременности, и ее уже невозможно скрывать. Внутри Чечилии рос ребенок, и это становилось все более заметно. Это больше не было тайной, все во дворце шептались о ее растущем животе. Но Чечилия передала Людовико, что придет в его покои – это был первый раз, когда она сама назначала его светлости такую встречу. И теперь она старалась сделать все возможное, чтобы стать похожей на ту молоденькую очаровательную синьорину, которая и завоевала свое место в этом дворце с самого начала.

Ей требовались усилия, чтобы устоять на ногах в тесной одежде. Чечилия, шатаясь, шла по мраморному коридору и чувствовала головокружение и трепет в груди. Выслушает ли он ее, прислушается ли к ее мольбам? Или захочет взять ее прямо перед тем, как обменяться золотыми кольцами с Беатриче?

Замок уже несколько недель был охвачен бурными приготовлениями. Во дворах развевались знамена; синие, красные и золотые гербы на них символизировали союз Феррары и Милана. По коридорам носились слуги, сметая паутину и пыль в углах и на лестницах. Из помещений кухни на нижних этажах доносился запах яблочного пирога, там повара тщательно, с помощью песочных часов, сверялись со временем, прежде чем достать из кирпичных печей свои кулинарные изыски. Они резали лук, петрушку и свеклу с таким остервенением, что их пальцы и ладони становились кроваво-красными от сока. Лошадей в конюшне вычистили, смазали маслом и подковали новыми железными подковами.

Чечилия старалась не обращать на все это внимания, но по слухам, которые шепотом передавали ей слуги и дамы, присланные ей по настоянию Людовико в качестве компаньонок, свадебная церемония обещала стать чем-то более грандиозным, чем просто венчание с Беатриче Д’Эсте. Это должна быть двойная церемония: одновременно младший брат Беатриче Альфонсо соединялся браком с Анной Сфорца, сестрой племянника Людовико иль Моро.

Во всей этой предсвадебной суматохе сам его светлость скрывался за закрытыми дверями своих покоев. Даже Леонардо, в обязанности которого входила организация свадебной церемонии, вскоре забросил портрет Чечилии. Она опять осталась с книгами и собакой, предоставлена сама себе. Чечилия настояла на том, чтобы не прерывать занятия в библиотеке, и практиковалась в декламации и игре на лютне с Бернардо. Но ей ежедневно приходилось напрягать свое воображение, чтобы игнорировать свадебные приготовления вокруг себя.

Она отстраняла от себя всех, кто пытался ее поддержать, всех, кроме поэта Бернардо и вернувшегося наконец, как раз к свадьбе, из Тосканы брата Фацио. Он со смехом схватил ее на руки, а потом положил руки ей на живот, и его глаза округлились от удивления. Только Фацио имел на нее достаточно влияния, чтобы развеять опасения, что она может оказаться выброшена вон и даже умереть, как только брак будет заключен.

«Глупости, Чечилия, – сказал брат, сжимая ее руки. – Ты совершенно здорова, и ты свет очей его светлости. Так будет и впредь, я уверен».

И теперь, осмелившись постучать в дверь личных покоев Людовико, Чечилия старалась набраться той же уверенности, что была у брата. Она услышала рокот его низкого голоса, позволяющий ей войти.