Сумрачная дама

Wahl I. Wahl II. Wahl III.

Первый сорт, второй сорт, третий.

Резкий свет настольной лампы освещал стопки учетных журналов и инвентарных списков. Дальше от нее, в темных глубинах подвальных складов, ее инспекции ждали неизвестные сокровища. За последние недели Эдит идентифицировала небольшую картину голландского художника Энтони ван Дика. А на складах ждали своей очереди все новые и новые горы картин, скульптур, ковров и мебели. Кроме них были еще огромные количества предметов помельче: серебряных сервизов, изделий из стекла, хрусталя и меди.

Wahl I. Wahl II. Wahl III.

Эдит начала представлять их в цвете: зеленый, синий, красный.

И фотографии. Сотни, может быть, тысячи фотографий. Безымянные лица смотрели ни Эдит из теней всегда, когда она с ручкой и чистой страницей учетного журнала сидела одна. Фотографии в рамках, в коробках, в альбомах, россыпью.

Еще одно польское имение. На этот раз она не знала ни названия, ни точного расположения этого некогда пышного деревенского поместья, и не знала, что стало с его хозяевами. Цокольный этаж, превращенный теперь в рабочее пространство Эдит, был обустроен под сбор и сортировку имущества, отбираемого у частных собственников по всей Польше. Эдит лишь радовалась, что Ганс Франк выбрал для нее место подальше от Вавельского замка. Подальше от собственных кабинетов Франка. Подальше от самого Франка.

На фоне облегчения, которое Эдит испытала, узнав, что ей приказано работать далеко от Франка, она даже не возражала, что будет единственной женщиной в доме, битком набитом мужчинами. Верхние этажи были превращены в казармы для нацистских офицеров. Узнав, что жених Эдит был одним из них, что он тоже служил где-то на польском фронте, они стали обращаться с Эдит уважительно и даже делиться рассказами о своих женах, девушках, сестрах и матерях, оставшихся в Германии.

Эдит выделили просторные бывшие комнаты слуг прямо за кухней, и ее комната все время была наполнена запахами тушеного мяса и выпечки. Ее и офицеров кормили в большой столовой на первом этаже, в которой работали три дородных полячки, коих какими-то правдами и неправдами заставили заниматься готовкой и уборкой. Замешивая тесто и нарезая лук и морковь, женщины шептались между собой. Эдит попыталась было проявить к единственным женщинам в доме дружелюбие, но быстро обнаружила, что кухарки не только были под постоянной охраной, но к тому же не знали немецкого. Эдит не говорила по-польски, поэтому скоро бросила попытки подружиться или даже пообщаться и ограничилась использованием простых жестов, когда ей что-то было нужно.

Целыми днями Эдит была занята тем, что тщательно изучала каждый попадавший к ней предмет. Три хранилища. Одно для однозначно ценных вещей, второе – для вещей, имеющих хоть какую-то ценность, и третье – для тех, что не имели ценности вовсе. Вещи поступали в комнаты месяцами, без остановки. Некогда пустые комнаты дворца начали наполняться, и пришлось занимать соседние помещения.

Разнообразие проходящих через ее руки вещей лишь слегка удивляло Эдит. Восточные ковры, серебряные канделябры, бронзовые часы, небольшие скульптуры, Севрский и Мейсенский фарфор, серебряные сервизы на целый стол. Среди предметов были наручные и карманные часы, памятные вещи, игрушки и маленькие детские сувениры из серебра и меди. Для Фюрера они были бесполезны. Но они были бесценны для лишившихся их семей. Wahl III. Она описывала их в толстом инвентарном журнале, лежавшем на шатком деревянном подиуме возле единственного окошка под потолком.

В этом почти невозможном деле Эдит была не одна: Франк прикрепил к ней трех помощников. Они были призванными в немецкую армию солдатами, и их прикрепили к Эдит не благодаря опыту в искусстве, а просто из-за мускульной силы. Карл и Дейтер целыми днями разгружали грузовики, перетаскивая вещи в комнаты цокольного этажа. Якова, седовласого поляка, привлекли переводчиком для расквартированных наверху офицеров. Иногда Яков помогал Эдит расшифровывать доставленные грузовиками польские документы и рукописные материалы.

С тех пор, как она второй раз прибыла в Польшу, Эдит выдали хлопково-льняную юбку, китель и блестящие кожаные ботинки. Она не считала, что это ей особенно идет, но Франк настаивал, чтобы его сотрудники носили немецкую форму, и это, по крайней мере, помогало Эдит слиться с толпой мужчин.

А потом однажды, когда группа военных собралась за обеденным столом для ужина, Эдит увидела знакомое лицо.

– Эдит? – Мужчина уставился на нее с другого конца стола, его рука с ложкой замерла в воздухе.

– Франц! – С тех пор, как Эдит и Франц Кляйн вместе учились в одной аудитории в Мюнхене, прошло не меньше десяти лет. Франц вырос в высокого, широкоплечего мужчину с угловатыми чертами лица, но такими же зелеными глазами и такой же, как когда-то, щербинкой между передних зубов. Много лет спустя она иногда видела его в том же пивном ресторанчике, где когда-то впервые встретилась с Генрихом.

– Ты меня помнишь! – воскликнул он.